— Да, это большое событие. Именно так ощущали юбилей я и мои коллеги по школе, среди них композитор Анатолий Григорьевич Новиков, певицы Мария Петровна Максакова, Лариса Ивановна Алемасова. Шутка ли: сотни людей в свободное от работы время получают музыкальное образование. А ведь немало наших выпускников стало к тому же профессиональными певцами.
— Разбираю споры между учителями и подопечными. Уверяю вас, роль третейского судьи не проста. Надо много слушать. Это не легче, чем вести уроки.
— Чаще всего от взаимного недопонимания.
— Я ценю труд и наставника, и ученика. Рецепты со стороны давать всегда сложно. Поэтому обычно стараюсь убедить ученика поверить в преподавателя. Педагогика применительно к вокалу — наука сложная и чрезвычайно тонкая, я бы даже сказал, деликатная. Вы вот сейчас усмехаться станете, а я все-таки расскажу один случай. Его можно назвать анекдотичным, если бы я не был знаком с подлинными действующими лицами. Представьте себе, солист оперного театра, хороший певец перетрудил голос и вконец изуверился в своих возможностях. Кто вернул его на сцену? Его приятель, артист балета, у которого на слуху оперный репертуар. Он подолгу занимался с певцом (а он пел такие партии, как Досифей, Пимен, Варлаам, Гремин), давал советы, они вместе продумывали, на какие партии ему уже можно “вводиться”. И запел же снова человек на радость себе и всем! Вот ведь какая поразительная штука вера в наставника, какая великая движущая сила!
— Так ведь не всегда подскажешь, как петь. Можно же спеть Индийского гостя или Владимира Игоревича и умудриться голос посадить...
Слушаешь порой исполнителя и анализируешь не то, как он звуковую волну подавать научился, а то, каковы его человеческая суть, внутренний мир. Мне это важно услышать. А среди неизменных советов такие: не переутомляться, не форсировать, не изменять дисциплине. Желательно, чтобы урок длился не больше 45 минут.
Мне думается, коллективам, взявшимся за постановку оперы, нужно ставить перед собой посильные задачи. Ежели что-то не удается, беритесь соответственно за облегченный репертуар. Я всегда, к примеру, болезненно отношусь к попыткам заменить музыкальный речитатив разговорной речью. Оправдать такую замену, на мой взгляд, не могут даже ссылки на ограниченные возможности любительских коллективов. Слушал я как-то по телевидению “Фальстафа”. Авторы передачи заменили музыкальный речитатив разговорной речью вне тональности, то есть убрали то, над чем так долго работал Верди. И вдруг — сольная басовая партия. Получилось, что пение только подчеркнуло всю обыденность разговорной речи. Человек спел так волнующе, так точно, что не требовалось пояснений: мгновенно обрисовались и его внешний облик, и вся гамма чувств.
— Если бы можно было раз и навсегда запретить петь открытым, белым, вульгарным звуком! Слушаю часто и новичков нашей школы, и просто по телевидению любителей и думаю: отчего ж не научили людей азбучным истинам, ведь не поют так в народе. Сдержанным, глубоким звуком поют, а разухабистость только у пьяного и появляется...
Как правило, слабые места самодеятельных исполнителей — фразировка и дикция. Если это можно назвать мудростью, то вот она: необходимо связывать гласные и согласные в слове так, чтобы оно неслось на звуке плавно, легато. Увы, в погоне за звуковой округленностью часто поступаются дикцией.