Итак, музыка сделалась достойной воспоминания, подключившись к практике memoria,
и это не только придавало актуальность музыке ушедших времен, но и в целом способствовало формированию нового сознания: возникло понимание того, что прошлое имеется не только у живописи, архитектуры, скульптуры, поэзии, науки, но также и у звучащей музыки, письменно фиксируемой в форме музыкального произведения. Обладание прошлым являлось исконной привилегией музыкальной композиции. Все прочие составляющие музыкальной культуры – начиная с сигнальной музыки и кончая изощренными навыками инструменталистов и певцов – были обречены на забвение, поскольку они присутствовали лишь в текущем мгновении. Пьеро ди Козимо в первых десятилетиях XVI века написал портрет Франческо Джамберти (1405–1480), отца архитекторов Джулиано и Антонио Сангалло (рис. 20). Картина была создана после смерти портретируемого; существует также парный портрет Джулиано Сангалло. Джамберти недвусмысленно охарактеризован как музыкант благодаря добавлению листка с нотами; этот смысловой момент усилен миниатюрной сценой у правого края полотна: там изображена церковь, а перед ней алтарь и музицирующая капелла, состоящая из мальчиков. Таким образом, десятилетия спустя после своей смерти Джамберти вошел в историю благодаря этому поразительному акту memoria – и в то же время картина эта – единственное свидетельство его музыкальной деятельности, в чем бы она ни выражалась (никаких письменных свидетельств до нас не дошло). Или еще один пример: медали в честь лютниста Пьетробоно, отчеканенные при жизни, так и остались единственными историческими свидетельствами его искусства, вызывавшего всеобщее восхищение. Иногда разница между актуальным присутствием и уже отзвучавшей музыкой даже заостряется, то есть тема умолкшей музыки становится предметом живописи. Сцена состязания между Аполлоном и Паном, написанная Бартоломеусом Спрангером около 1587 года, представляет нам в правой части картины словно бы онемевшую, вырванную из своего контекста музыку – без присмотра брошенные на лоне природы инструменты и ноты. Лоренцо Лотто в 1540-х годах изобразил спящего Аполлона, у ног которого приютились бесхозные атрибуты муз, – в своем роде это тоже знаки отзвучавшей музыки. Подобный взгляд не только заострял сознание абсолютного присутствия музыки в настоящем – в то же время он стимулировал дифференцированное внимание к ее специфическому прошедшему. В эпоху Ренессанса – эпоху, для которой столь важно было воскрешение минувшего, – музыкальное прошедшее впервые приобрело свой особый ранг и качество.
Рис. 20. Пьеро ди Козимо. Портрет Франческо Джамберти. Около 1500–1520, масло, панель, 47,5 × 33,5 см, Амстердам, Рейксмузеум. – Сведений о том, в каком качестве Франческо Джамберти посвящал себя музыке (и посвящал ли вообще), до нас не дошло. Портрет работы Пьеро ди Козимо содержит два указания на его причастность музыке: это лист с нотами (на переднем плане) и миниатюрная сцена поющей капеллы (справа). Однако это единственное сохранившееся свидетельство музыкальных занятий портретируемого.