Музыка войны

То же самое можно было сказать и о людях: всех сортов и мастей иностранцы заметно теснили испанское население острова, которое можно было бы назвать коренным, не будь и оно захватчиком здешних земель. Дело в том, что несколько веков назад вооруженные до зубов испанские конкистадоры уничтожили коренные племена островов подчистую, расчистив обетованные земли для своих соотечественников и новых колоний Испанской империи. Теперь же несколько захиревшее местное население, обленившееся из-за мягкости климата и легкости, с какой здесь выращивали урожай и следовательно производили пищу для людей, не только отвыкшее от тяжелого труда, но и большей частью подсевшее на травку и другие виды наркотиков, на чье распространение сквозь пальцы смотрели местные полицейские, само должно было уступить, видимо, место пришельцам с других земель.

Пришельцы эти происходили в основном из доброй старой Англии. Опять-таки, это были люди всех мастей и сортов: от обычных спивающихся работяг, давно подсевших на наркотики извращенцев, от пенсионеров, доживающих последние дни в тепле, праздности и за ежедневными вечерним посиделками в пабах, где они спускали все свои очевидно, внушительные для Испании пенсии – до элитных финансистов, программистов, руководителей и прочих людей с поистине высоким уровнем дохода.

Среди этой полудикой, полухмельной, полувысокомерной массы англичан странным образом выделялись выходцы из постсоветского пространства: слишком добропорядочные для сбыта наркотиков, слишком здоровые и красивые для употребления даже травки, слишком бедные для ежедневных посиделок в пабах, слишком работящие для разврата – большей частью они вели скромный образ жизни, смысл и тайная прелесть которого были недоступны иностранной стороне острова. Встречались среди этих русских, украинцев, белорусов, казахов и состоятельные «русские», но и они жили так скромно, не связываясь с пороком, что, поистине, и англичане, и местное население имели полное право считать их, как это говорится «не от миру сего», а потому и справедливо полагать, что сближение между русскими и англичанами или русскими и испанцами было также возможно, как и полет из пушки на Луну.

Были также и просто туристы – огромный поток их – из разных стран Европы, в том числе из России и Украины. Однако они нас интересуют меньше всего, ведь туристы приезжали и уезжали, не оставляя после себя никакого отпечатка, хоть и оставляя вместе с тем существенную часть дохода на этом весьма дорогостоящем острове.

Первые дни безудержного детского восторга от самой только мысли о том, что они пребывали на глыбе из лавы, образовавшейся вокруг высокого вулкана, покрытой растительностью, пальмами, папоротником и лавровым деревом, глыбе, вросшей в сказочное место у Африки, для Лопатиных давно миновали. Манящий шум то кроткого, то свирепого океана больше не ласкал слух, почти голые песчаные пляжи не ублажали взор, как не радовал его и вид скалистых, заросших репейником и кактусом берегов. Беспрестанное лето, ни единый намек на холод и смену погоды вкупе начинали незаметно давить на душу, напоминая о том, что они безвозвратно потеряли.

Однако все это были пустяки, говорил себе Парфен, на все можно было закрыть глаза, не видеть ни парочки извращенцев, гуляющих под руку по утрам и вечерам, ни гологрудых немецких старух, с самым чинным и добронравным видом возлежащих подле своих восьмидесятилетних мужей и сорокалетних сыновей на пляжах, как и женщин с пластиковыми бюстами, которые те не стыдились оголять на берегу, не вдыхать в себя запах марихуаны, исходивший от бедняков-испанцев по вечерам, когда они, вместо того, чтобы купаться и освежаться после изнурительного рабочего дня, восседали в естественных нишах скал, куда добирались по одним им ведомым скользким и опасным тропам, и расслаблялись столь нехитрым и нездоровым образом.

Можно было видеть другое: ускользающий за кромку ребристого океана багровый закат, ловить последние медные отблески его, вдыхать в себя свежий ветер, вольный и сильный, как и все в природе. Слышать шум резвых волн, бьющихся так особенно грозно по вечерам о скалы и пещеры в них; если встать вверху над самыми этими пещерами, то этот шум поглощал все посторонние звуки настолько, что, если стоять особенно долго, можно было забыть о том, что в голове бурлили собственные беспокойные думы. Безупречная тишина мыслей в такой час была особенным счастьем, особенным дарованием, минутным освобождением от вездесущего бремени, вросшего в ум подобно тому, как горб врастает в спину калеке. Можно было, наконец, вообразить, что он был не Парфеном, не русским и не украинцем, не славянином, а совсем другим человеком, пришельцем из другой страны… из другой планеты. Как проще бы тогда сложилась его жизнь!

Сегодня он долго так гулял, то забываясь, то вновь погружаясь в едкие и хлесткие размышления – долго для отца маленьких детей, на деле же, прошло всего полчаса, прежде чем он вернулся домой к Карине.