Музыка жизни

и воскресить уже не суждено.

Как жаль, что мы не знаем цену слов,

их редкий дар, божественную силу.

Они ведут то в рай, а то в могилу.

Мы все в плену их силы и оков.

И потому, не видя в том греха,

мы каждый раз бросаемся словами

и в суете своими же устами

порочим суть верховного стиха.

Когда-нибудь

Когда-нибудь, когда не будет нас,

когда взойдём могильными крестами,

а солнца луч горячими перстами

земли коснется так же, как сейчас,

мы новым дням тогда откроем счёт.

И, перейдя черту промозглых буден,

мы в новых ипостасях снова будем

писать стихи. И, может, Он зачтёт.

Наступит завтра

Как жалко, что наступит завтра —

и этот день уйдёт в небытие.

Вновь вечер – как услужливый портье,

и темнота – угрюмой ночи автор, —

закроют занавес, захлопнут плотно дверь,

и почернеют вновь глазницы окон…

Но месяц, что из света Богом соткан,

проникнет сквозь невидимую щель.

И, может быть, душа опять проснётся

и совершит заветный пируэт,

и самый благозвучнейший сонет

святым дождём нечаянно прольётся.

Моё сердце – сплошная брешь

«Как дюреровский всадник, как судьба…»

…Но не догонят нас хандра и сплин,

Всё остальное, вроде, не опасно.
Одна лишь смерть не понимает слов.
Что для неё все наши фотоснимки?
И, может быть, она придёт из снов,
Как дюреровский всадник на картинке.

Дмитрий Цесельчук

Как дюреровский всадник, как судьба,

придёт к нам смерть в плаще и капюшоне,

и растворится наша суета,

как сон, как лёд в мартини и крюшоне.

Мы приземлимся, может быть, в раю

или на круглой жаркой сковородке.

Куда как лучше жить в лесном краю

и плыть по речке в деревянной лодке.

Зимой встречать Крещенье, Рождество,

гулять с друзьями у цветастой ёлки

и наблюдать святое сватовство

резных снежинок у оконной створки.

Но время точит, точит острие.

Мы к кубку жизни припадаем страстно.

Когда-то мы уйдем в небытие…

Всё остальное – точно не опасно.

«Дни сменяются ночью…»

Дни сменяются ночью.

Закаты гасят рассветы. —

В душе моей плачет ребёнок:

мама уходит.

Больно…

Маме

Слышу поступь горестной разлуки,

хрупкой жизни покосился храм.

Боль души заламывает руки,

разрывая сердце пополам.

«Я лето преданно ждала…»

Я лето преданно ждала,

и сердце гордое смиряла,

я будто бы во сне жила,

я близких и друзей теряла.

Измерить горе мне невмочь —

Бог до краёв наполнил душу.

И я бреду устало прочь,

минуя небо, воды, сушу…

Благословите женщину

Благословите женщину. Она,

благословлённая самой природой

на счастье, нежность, продолженье рода, —

загадочна, красива и стройна.

Благословите женщину. Всегда

она – надежда, сила и опора.

Лишь лёгкая от слёз туманность взора,

когда приходит грусть или беда.

Благословите женщину, друзья.

Всё в мире – от её тепла и света,

она – и лучик малый, и комета,

и никому без этого нельзя.

Благословите женщину. Её

ещё при Данте с чувством воспевали

поэты. И благословляли

парение её и бытиё.

Наши матери

Наши бедные матери,

сколько горя вам выпало,

сколько смолоду видано и обид, и потерь!

Не щадила вас жизнь. Всё сполна ею выдано.

Но понять мы сумели всё

это только теперь.

Наши милые матери,

вот и кончилась молодость,

и снежинками белыми на висках – седина.

Скоро встретите вы

жизни прожитой золото.

Только очень по-разному: кто – вдвоём, кто – одна.

Наши добрые матери,

низко кланяюсь в ноги вам.

Сколько детям вы отдали и любви, и тепла…

Ну а внуки пошли —

с ними возитесь – многие.

Видно, сердце у матери не сгорает дотла.

Вы простите нас, матери,

что бываем небрежными.

Повелось, что ли, в жизни так – всё куда-то спешим…

Не приходим к вам вовремя

с благодарною нежностью,

хоть и любим, и помним вас, и ночами не спим.

Вы простите нас, матери…

«Как страшно, Господи, смотреть глаза в глаза…»

Как страшно, Господи, смотреть глаза в глаза:

слепые – мамины: и в них блестит слеза,

мои – дочерние: в них ужас, страх и боль.

Зачем мне рок отвёл такую роль?

Душа уходит в неземную даль,

ей небо стелет серую вуаль.

Родная мне – меня не узнаёт,

ей ближе горний ангелов полёт.

Как горько души близких провожать,

здесь оставаясь – плакать и дрожать,

смотреть украдкой молча им вослед

и верить, что они увидят свет.

С умирающей наедине

С умирающей наедине,

с укоризной её судьбы

я смиренно и наравне

повторяю одни мольбы:

«Не губи, не оставь, не дай,

помоги, поддержи, утешь…»

Я отчётливо вижу край,

моё сердце – сплошная брешь.

Не могу удержать слезу,

боль и жалость свились петлёй.

Ну и дал же нам Бог стезю:

жизни ад, а потом – покой.

«Не замечая дней и суток…»

Не замечая дней и суток,

она, с собою не в ладу,

теряя память и рассудок,

лежит в тумане и бреду.

Какая это жизни плаха!

Быть может, плата за грехи…

Ты спой ей, дорогая птаха:

её уста уже тихи.

О, как она когда-то пела!

Ей равных было не найти.

Но нет печальнее удела —

без песни навсегда уйти.