Музыка жизни

«Я пыталась вновь рисовать весну…»

Я пыталась вновь рисовать весну

и раскрасить мысли в зелёный цвет.

Но вложила в жизни своей казну

на спектакль любимый один билет.

Я сыграть решила весенний блюз

и взяла аккорд ля бемоль мажор.

Я купила платье и пару блуз

и весь день твердила какой-то вздор.

Я весну манила в души капкан,

умоляла солнце светить и греть,

обещала лесу дождей канкан

и раскатов грома взрывную медь.

Только всё случилось, как ведал Хед[1]:

возвратились вновь облаков стада,

и замедлил март свой обычный ход,

и посыпал снег, и зажглась звезда.

«Ещё весна, но день безумно жаркий…»

Ещё весна, но день безумно жаркий.

Душа несокрушённая парит.

И май зелёный празднично и ярко

горстями одуванчиков горит.

«Заговорили небеса…»

Заговорили небеса,

согрели тёплыми лучами,

и зимней неги полоса

была расстреляна громами.

Земля открыла нам сама

умытые дождями дали,

и хочется сойти с ума

от первых листьев пасторали.

«Господи, как же они похожи…»

Господи, как же они похожи —

зимы и вёсны наперебой.

Трудно бывает их подытожить

или отметить одной строкой.

Я не могу их, как рукопись, вычитать

или легко, как птиц, отпустить.

Я не могу их приходы вычислить,

только могу безгранично любить.

Зимние клавиши, струны весенние.

Хрупкая разница, смытая грань.

Я проповедую, как исцеление:

снеги, фиалки, морозы, герань.

Всё – как единственно-сладкое целое:

переплетение снега и луж,

сине-зелёное, ласково-белое —

для искупленья неправедных душ.

Весеннее кимоно

Подарю самой себе кимоно

и порадуюсь сиянью весны.

Цветом сакуры цветёт полотно,

вкусом вишни мои мысли пьяны.

И хотя ещё балуют снега,

но цветы уже свежи и чисты.

Синий ирис засиял – как серьга,

и левкоя зеленеют листы.

Беззащитна, словно сердце в груди,

ипомея на холодном ветру.

Если ринутся на землю дожди,

обогрею, как родную сестру.

Амариллису без солнца темно,

и камелия всё ждёт новизны…

Ах, цветастое моё кимоно —

яркий вестник долгожданной весны!

Стихов ультрамарин

Сиянье дней раскляксила весна.

Мне не хватает слов для их огранки.

Я заключу, наверное, их в рамки,

чтобы отдельно: счастье – и вина.

Листы дорог листает солнца свет.

Навзрыд – ручьи: ведь скоро станет сухо.

И я шепчу им ласково на ухо,

что постоянства в этом мире нет.

Смахну с небес стихов ультрамарин,

и буду ждать батистовое лето,

и наложу своею властью veto

на долго не кончающийся spleen.

Пастелевый апрель

Пастелью нарисованный апрель —

сухим мелком по серому асфальту,

по мыслей вулканических базальту —

весенняя цветная карусель.

Басманная болтает о былом,

Садовая опять хранит молчанье.

Фиалками – зонты, и каждый дом

боится потерять очарованье.

Трамваев звон и окрики машин,

свидетели отчаянных желаний,

признаний и ненужных расставаний,

как вечной непокорности вершин.

Сегодня снова яркий свет манил,

но выберу, наверно, путь окольный:

я не хочу, чтоб сердцу было больно,

и не хочу, чтоб ты меня винил.

Mon cher

Mon cher, какая радость, посмотри:

ужели зацветают барбарисы?

Совсем весна и, что ни говори,

душе приятны солнца бенефисы.

O, mon ami, какой вокруг кураж,

какой расклад на праздники и будни.

Шумит прибой и паруса на судне.

Ну что зима? Она уже мираж.

O, mon amour, забудь печаль и боль,

открой глаза на глубину момента.

Оставим суету и сантименты

и на шкале любви отметим ноль.

Начнём с нуля. Откроем Montrachet[2].

O, mon ami, ведь капля камень точит.

Смотри: журавль – весенний атташе —

земле шальное счастие пророчит.

«Капли падают малиново…»

Капли падают малиново.

Лужи плачутся вишнёво.

Все дороги пахнут глиною.

В небе сумрачно, но клёво.

Разбужу подругу-тучу —

что молчишь? Греми громами!

Небо зонтом нахлобучу

над промокшими домами.

Что-то боги перепутали —

октябри теперь в июне:

дождь серебряными путами,

ветер по небу на шхуне.

Вновь берёзы ветви свесили,

все вокруг дождями пьяны.

На душе светло и весело,

сладко, розово, piano[3].

«Сияют, словно бок блесны…»

Сияют, словно бок блесны,

в лучах немеркнущего света

осколки прожитой весны,

наброски будущего лета.

Жасминовое облако

И солнечно, и день уже в разгаре.

Заманчиво сияет небосвод.

Над городом в изящном белом сари

жасминовое облако плывёт.

Ветра-менестрели

Мне ветры буйные стелили

к ногам седые ковыли.

Они кочевниками слыли,

а были просто бобыли.

Вот и сегодня нежным звоном,

небрежной дудочки игрой

они пройдут по тихим склонам

над мира чёрною дырой.

На флейте радужного неба

сыграют с ними облака.

Земля – кусок ржаного хлеба,

кувшин парного молока.

Я знаю: им, конечно, глянутся

лучей дрожащие персты.

Колосья дружно к солнцу тянутся,

как золочёные кресты.

Ветра-бродяги менестрелями

давно блуждают по земле.

Уходят звонкими апрелями,

чтобы вернуться в сентябре.

«Сменился ночью вечер жаркий…»

Сменился ночью вечер жаркий —

и небо звёздами рябит,

а месяц безрассудно яркий

как будто гвоздиком прибит.

Едва заметная прохлада

прокралась мне за воротник,

а силуэт ночного сада

к окну потухшему приник.

Он караулит наши мысли,