Музыкальная шкатулка Анны Монс

Игнат доставил Ксюшу в контору – даже переодеться ей не позволил, мол, некогда на мелочи размениваться, – и уехал, строго-настрого запретив ей выходить из кабинета.

А когда вернется – не сказал.

Вообще, он вел себя так, словно имел полное право распоряжаться Ксюшиной жизнью, а самое странное, что у нее и мысли не возникало это его право оспорить. Напротив, Ксюша чувствовала себя обязанной ему, и это ощущение несколько ее тяготило.

– Ну? – Эллочка выждала целых пять минут, прежде чем заглянуть в кабинет. – Уехал?

– Уехал, – подтвердила Ксюша.

И Эллочка, проскользнув за дверь, плотно ее прикрыла. Села на кресло и велела:

– Рассказывай!

– Что рассказывать?

– Все.

Взгляд у нее был жадный, ищущий, и Ксюше он весьма не понравился.

– У меня квартира сгорела, – Ксюша ляпнула первое, что пришло ей в голову, лишь бы отделаться от этого взгляда. Она ожидала, что Эллочка возмутится или ужаснется, или хотя бы удивление выкажет – все-таки не каждый день у ее хороших знакомых пожары случаются!

Но Эллочка просто отмахнулась и велела ей:

– Ты про нашего идиота рассказывай.

– Почему – идиота?

За Игната ей вдруг стало обидно.

– Потому что только идиот с такой дурой, как та грымза, свяжется, – Эллочка скривилась. – У нее ж на лбу написано, что стервядь она.

– Кто?

– Помесь стервы и шалавы… Приперлась тут вчера и давай права качать, твой адресок требовать… Что там между вами? Вы уже переспали?

Ксюша почувствовала, как ей щеки краска заливает.

– Не финти. – Эллочкин коготок припечатал папку, которую Ксюша собиралась открыть и сослаться на некую мифическую неотложную работу. – Такие, как эта, опасность задницей чувствуют. И если ты ее припекла, значит, не на пустом месте.

Ужас! Трижды ужас! Четырежды. Кошмар кошмарнейший, потому что Эллочка своими догадками, конечно, не только с Ксюшей поделилась, но и со всей конторой. И, значит, теперь каждый второй, если не каждый первый, думает, будто Ксюша с начальством переспала…

А если они узнают, где она живет сейчас?

И подумать-то о таком страшно. Ксюша вовек не отмоется!

Но… было в этом разговоре нечто неправильное. Например, это самое Эллочкино нездоровое любопытство. Нет, конечно, она и раньше любила посплетничать, но ведь Стас погиб, а она Стаса любила. И получается, что любовь эта существовала исключительно на словах? Если бы на самом деле у Эллочки любимый погиб, стала бы она Ксюшиной личной жизнью интересоваться?

– А давай, – Ксюша сцепила ладони в замок, – меняться. Я тебе – про Игната…

– А я?

– А ты мне – о том, что у Стаса с Акулиной вышло.

Эллочка нахмурилась, глаза ее как-то нехорошо блеснули:

– Откуда узнала?

– Были… источники, – во всех фильмах про полицию, которые Ксюша смотрела – а было таковых немного, поскольку предпочитала она все же исторические мелодрамы, – источники являлись святым делам для агента.

– Виктория донесла, – Эллочка сделала свои выводы. – Небось втирала тебе, что Стас бедную девочку обидел… воспользовался ситуацией…

– А… не так все было?

Неприятно копаться в чужих секретах, но не может же Ксюша и дальше притворяться, что с ней все в порядке! У нее квартира сгорела! А если бы Игнат о ней не позаботился, то с квартирой вместе сгорела бы и Ксюша.

– Она за ним давно бегала, еще когда он только в конторе появился, – Эллочка села прямо и руки сложила на округлой коленке. Плечи ее приподнялись, а декольте опустилось, открывая ложбинку на груди. Будь Ксюша мужчиной, вид этот ее бы порадовал. – Проходу не давала, буквально на шею ему вешалась. А он – что? Он же мужик, а не дерево! И с чего отказываться, когда оно само в руки падает? Вот и завязался у них романчик. А на той вечеринке Стас ей отставку дал. Надоела она ему – хуже горькой редьки. Мало того что бегает за ним, будто чумная, так еще и ревнует по малейшему поводу. Истерики, Ксюха, ни одному мужику не нравятся. Запомни!

Ксюша запомнила.

– Естественно, эта дура сразу поверить не могла, что ее, всю такую распрекрасную, бросают. А как поверила, так и налакалась с горя. И потом еще пьяная за Стасом бегала, умоляла не оставлять ее…

– А он?

Эллочка пожала плечами:

– Он и не оставил. Домой отвез. Все-таки хоть она и дура, но своя. Пожалел… а она с этой жалости взяла и заяву накатала, мол, изнасиловали ее!

Некрасиво получается. И действительно, темная история, ведь заявление – это уголовное дело, Стаса же посадить могли.

– Тоже – идиот, нечего было в койку к ней лезть в тот вечер… он и сам поддатый был крепко, вот и решил, что, типа, в последний раз… кто ж знал, что у Акулинки мозги перемкнет?

И она обвинит бывшего любовника в изнасиловании.

А экспертиза – должны же были провести экспертизу, подобные дела просто так не рассматриваются, – подтвердила бы, что сексом она занималась.

– И она условие поставила. Если Стас на ней женится, она заяву отзывает. А если он в отказ пойдет, тогда сядет, – Эллочка щелкнула пальцами и каким-то уж очень довольным тоном добавила: – Только не на того нарвалась, дура! Он же юрист и, как только у него головная боль прошла, соображать начал. Быстренько нашел людей, они подтвердили, что Акулинка сама за ним бегала… и на том вечере тоже… и вообще, у них давно роман.

Ксюша предположила, что и Эллочка не без удовольствия подтвердила данную версию.

А что, кроме этого, еще было?

И насколько рассказанное Эллой истине соответствует?

– Акулинка как поняла, что ничего у нее не выйдет, сама заяву забрала. Только у нее новая фишка появилась: мол, залетела она от Стасика. И, значит, как благородный человек, он обязан жениться.

Только Стасово благородство настолько далеко не распространялось.

– Естественно, Стас не собирался этого делать. Он ей денег предложил, чтобы вопрос решить, а раз она не захотела – это ее личные проблемы.

Некрасиво, хотя и понятно.

Но все равно некрасиво. Ксюша о Стасе была куда лучшего мнения. А бабушка говорила, что Ксюша слишком хорошо о людях думает, правда, потом бабуля добавляла, что, может, оно так и правильно.

– А отчего тебя вдруг эта история заинтересовала? – Эллочка коснулась подбородка кончиками акриловых ногтей. – Думаешь, Акулинка Стаса прирезала? Не, ей без надобности. Она с него алименты скрутить пыталась…

Телефонный звонок прервал их беседу, и Эллочка, прикрыв свою мобильную трубку рукой, словно опасаясь, что Ксюша услышит и узнает голос позвонившего, поспешно выскочила за дверь.

Но она вернется.

И Ксюше придется исполнить обещание – про Игната ей рассказать…

Она взглянула на часы и, открыв папку, убедилась, что рабочее настроение у нее напрочь отсутствует. И вообще, всякое отсутствует… и как-то не вяжется образ безумной влюбленной с Акулининым характером. Она же строгая, замкнутая. Да и Алексей Петрович, разбираясь в этой давней истории, явно на стороне Акулины был. И, значит, следовало бы выслушать и ее тоже, но… Ксюша сомневалась, захочет ли Акулина с ней разговаривать. Впрочем, сомнения ее разрешил лишь один-единственный телефонный звонок. Акулина, выслушав ее сбивчивую просьбу, буркнула:

– Не здесь. На крышу выходи.

На крышу выводила лесенка, спрятавшаяся за неприметной дверцей с угрожающей надписью «Посторонним вход воспрещен». Лестница эта звенела и дребезжала, пользовались ею редко, и Ксюша с какой-то опаской подумала, что, быть может, не следовало ей принимать это приглашение. Игнат же запретил ей из офиса уходить. А она на крышу полезла!

Вдруг Акулина – действительно убийца?

И теперь воспользуется случаем, столкнет Ксюшу…

Тут же за эти мысли ей стало стыдно. Тем более что Акулина уже ждала ее, она сидела на парапете, разглядывая город. И Ксюша вдруг увидела ее словно бы впервые.

Женщина. Обыкновенная. Лишенная вызывающей Эллочкиной красоты, впрочем, и некрасивой Акулину назвать нельзя, скорее уж она неприметная. Овальное лицо с крупными чертами, обыкновенное – настолько, насколько это возможно. Разве что нижняя губа – крупная, мясистая – выделяется, но Акулину это ничуть не уродует.

Волосы она завязывает в узел, который скалывает длинными спицами.

И костюмы предпочитает серые, скучные.

– Думаешь, я Стасика прирезала? – с ходу поинтересовалась Акулина. Она не курила, просто сидела.

– Нет… я просто пытаюсь понять, что за человек он был?

– Тварь он был, а не человек.

Вот туфли у Акулины яркие, темно-синие, на платформе, и, пожалуй, именно туфли – единственное яркое пятно в ее облике.

– Только ты же не поверишь. Никто мне не верил. А и плевать!

Не плевать: обида еще жила в ней, вот только на кого? На Стаса? Или же на людей, которые Акулину знали, но в этой войне приняли не ее сторону?

– Тебе ж Эллочка все рассказала…

– Мне хотелось бы и твою версию услышать. Если можно. – К парапету Ксюша подходила осторожно. Высоты она не боялась, но все равно чувствовала себя крайне неуютно. – Мне кажется, что Элла… несколько предвзята.

Акулина хрюкнула и расхохоталась:

– О боже, прости, но ты такое наивное чудо… «несколько предвзята»! Да она за-за Стаса умирала! Он для нее иконой был…

Вот только продержалась эта икона недолго. Или Элла опять зашла к Ксюше исключительно затем, чтобы подсунуть ей нового подозреваемого? И на самом деле ей плевать и на Ксюшу, и на Игната? Но нет, Ксюша сама ведь тему подняла… или ей так кажется?

– А было… было обыкновенно. Стас – бабник, только из тех, которые… сволочные. Знаешь, есть нормальные, ну, слабы они до женщин, ну, уж так ухаживают, цветы там, конфеты, стихи под окном. И отказы принимать умеют. У этих если не одна, так другая. Стас же…

– Ты ему отказала?

– Да, у меня жених… был, – Акулина дернула плечом. – Хороший парень. И я на него зла не держу… ну, я Стаське так и сказала, чтоб он другую себе нашел. А ему мой отказ – что серпом по яйцам. Как же, он же такой весь распрекрасный, а какая-то коза кочевряжится! Это он мне так сказал… потом… в частной беседе.

Ксюша осторожно присела на край парапета. Чем дальше, тем меньше она верила, что Акулина причинит ей вред.

– Сначала с цветочками бегал… конфеты… ласковый был, как мартовский кот. Только надолго у него терпения не хватило. Я с ним пыталась по-хорошему, а он… в общем, на той вечеринке сказал, что, мол, я ему сердце разбила, но раны заживают. И предложил выпить. Я согласилась. Дура!

Акулина поддела носком туфельки камень.

– Я и так почти не пью. А тогда… бокал шампанского – и как отрезало. Просыпаюсь у себя в комнате, в кровати со Стасом. Он и заявляет, что, типа, я напилась и сама его позвала. Идиотку нашел… хотя – да, нашел. Я попробовала судиться, но… у него и свидетели вдруг появились, которых я в первый раз видела, ну, кроме Эллочки, и фотографии он сделал, согласно которым все добровольно было… и вообще, выходит, я – шалава, каких поискать. Еще и лживая!

Кому верить?

Раньше Ксюша верила всем, а теперь вот…

– А потом выяснилось, что я еще и беременна… ну, и все вообще развалилось. И – да, я хотела бы, чтоб этот поганец сдох, желательно на моих глазах и мучительной смертью! Тебе не понять, каково это – каждый день видеть этого урода, понимая, что ничего ты с ним не сделаешь…

– Ты могла сменить работу.

– Я и хотела, но кому нужна беременная сотрудница? Или с маленьким ребенком? Все ж только проблемы в этом и видят… да и такого начальника, как Алексей Петрович, поискать надо было бы.

– Он знал?

Ксюша присела на край парапета и взглянула вниз. Земля – далеко. Видна парковка и кусок дороги, старые пятиэтажные дома. Магазин.

– Сначала нет… когда все случилось, его не было. А потом уже я и сама не особо говорить хотела об этом. Кому нравится старые раны расковыривать? Да и других проблем хватало…

Но Алексей Петрович все-таки узнал, незадолго до своей болезни, и поверил как раз Акулине, если в личном деле Стаса появилась та пометка про увольнение.

– А недавно случилось… сам подошел, стал расспрашивать. – Акулина вытащила из кармана серебряный портсигар, в котором обнаружились не сигареты, а мятные леденцы. – Я еще удивилась: откуда? Пара лет прошло… нет, я не забыла, такое не забывается, но вот землю рыть уже перестала.

– И на алименты не подавала?

Она фыркнула и протянула Ксюше коробку с леденцами.

– Хочешь? Нужны мне его алименты… я даже не уверена, что ребенок от Стаса, у меня ведь жених был. Был – да сплыл. Тоже не поверил мне. Ну его к лешему… их всех к лешему! И – нет, я не пыталась выяснить, кто папаша. Кто бы он ни был, мне плевать. Ребенок мой, и только мой. Пусть катятся в бездну!

– И ты не просила Стаса уволить?

– Я? – Акулина сунула конфету за щеку. – Нет. Я не настолько мелочна. Алексей Петрович сам там решил… кстати, потому, что Стасик к тебе подкатывать начал.

– Да?!

А Ксюша этого и не заметила. Нет, Акулине показалось… ну да, Стас был веселым. Шутил. Иногда приносил бумажные розочки. Или кофе из кофейного автомата, хотя Ксюша предпочитала сама варить. Но это же по-дружески сугубо…

– Ну, ты и наивная, Ксюха, – покачав головой, сказала Акулина. – И считай, что повезло тебе. Стасика бесило, если баба на него внимания не обращала. Он же весь из себя раскрасавец, из шкуры лезет, распинается, а ты и не видишь!

То есть Ксюше повезло, что это увидел еще кто-то и решил за нее вступиться.

– Алексей Петрович и пригрозил Стасику, что не просто уволит его, а выставит с волчьим билетом, если он вдруг за старое примется. Стас ко мне прилетел. Истерику закатил, я, мол, старика против него настраиваю, сволочь этакая! – Она хмыкнула: – Может, надо было сразу все рассказать, глядишь, и избавили бы меня от необходимости каждый день на эту харю пялиться… Нет, я не убивала его, Ксюха, но и печалиться по поводу смерти не стану. Влез он во что-то дрянное.

– А про невесту его ты ничего не слышала?

– Невесту… слышала, что невеста есть, только она как призрак – никто ее не видел.

Кроме Эллочки… хотя нет, Игнат еще про родителей Стаса упоминал, они с невестой его знакомы были, следовательно, она вполне реальный человек.

– Нет, – добавила Акулина, – невеста – это как-то не для Стаса… конечно, ей он всякое мог бы наплести, но чтобы он в самом деле жениться собрался… тут я не верю. Он привык бабами пользоваться, что Эллочкой, что мной, что остальными… так что я не удивлюсь, если его эта невеста и прибила. А за Игната ты держись, он хороший мужик.

Ну что они прицепились к ней со своим Игнатом?! Можно подумать, Ксюша и правда собирается за него замуж идти… ну, или не замуж, но просто отношения поддерживать. Еще бы роман ей приписали с начальством! А ведь припишут, обязательно припишут.

Вернувшись в кабинет, Ксюша с тоской поняла, что отсутствие ее не осталось незамеченным. В любимом Ксюшином кресле устроился Игнат. И был он мрачен.

– Я тебе что сказал? Сидеть и не высовываться. Куда тебя понесло?

– На крышу, – призналась Ксюша. – Я… разговаривала.

– Дура, – сказал беззлобно, но ей стало обидно, почти до слез. Дура, значит?! А он, получается, умный! И сам со всем справится, главное, чтобы никто вроде Ксюши под ногами не крутился, не мешал его великим делам!..

– Не злись, – Игнат поднялся и руку ей протянул: – Мир?

– Мир.

Руку его Ксюша пожала осторожно и почему-то покраснела, словно было в этом пожатии нечто крайне неприличное. Это все из-за Эллочки и ее домыслов…