Музыкантская команда

Цолак улыбнулся и натянул мне шапку на самые глаза:

— Браво, Малыш! Ты молодец!

— Цолак, Анаит сказала, чтобы ты после обеда пришел к больнице.

Цолак, все так же улыбаясь, приложил палец к губам и кивнул назад. Я оглянулся и увидел за своей спиной Завена, Корюна и Арсена.

— Все листовки розданы, — доложил вполголоса Арсен. — Ребята читают, и вроде бы до них доходит…

Цолак вошел в казарму, и мы за ним. Пристроившись в уголке, стали рассказывать ему, как воспринимают солдаты содержание листовки. Цолак довольно кивает, внимательно слушает и порой что-то записывает в блокнотик.

Ему, как он сказал, тоже надо «обо всем доложить в комитете».

…Я уже говорил, что, кроме ребят, сплотившихся вокруг Цолака, в нашей музкоманде были разные люди. Одни догадывались о деятельности Цолака, но явно сторонились его; другие были настолько ко всему безразличны, что и действительно ни о чем не догадывались.

Но был среди нас один человек, от которого мы всеми средствами скрывали наши новые настроения. Это — Дьячок, Киракос, тот самый, что и попал к нам окольными путями, и мог тайком от всех съесть полученные из дому лаваш и каурму, и, наконец, был доносчиком. Ведь это он донес Цолаку (пусть ему, но ведь донес же!) о намерении ребят избить его. И все это было не случайным — такой уж Киракос человек, и потому мы сторонились его.

Мы, например, давно заметили, что его не только не возмущает воровство в полку, но он даже с восхищением говорит о воришках, называет их ловкачами. Еще до объявления войны он как-то сказал:

«Ребята, а этот Матевосян, видно, парень ловкий: скачущего коня раскует — хозяин не заметит… Вот бы найти с ним общий язык…»

Тогда ребята его чуть не избили за эти слова. С тех пор он все больше помалкивал, но это не значило, что он отказался от своих помыслов.

Его частенько видели на складе полка, с интендантами и, наконец, с Матевосяном. Всем было ясно, что он не теряет надежды осуществить свое намерение и «найти общий язык» с «ловким парнем»…

Ребята несколько раз всерьез обсуждали, как им быть с Дьячком. Он явно был из числа таких любителей, о которых у нас в народе есть поговорка: «Ест серединку, а ходит по краю».

Необходимо было что-то предпринять…

Арсен, который признавал только единственный метод воспитания — собственный кулак, предложил как следует отдубасить Дьячка, но Цолак не считал, что это поможет.

Он посоветовал повременить с действиями, а пока что всячески остерегаться его и не сболтнуть при нем лишнего.

И представьте, не такое уж это было легкое дело — избежать его любопытства… Киракос знал, например, что Арсен, прихватив меня, ушел из казармы с твердым намерением избить Цолака, а вернулись мы вместе с Цолаком наилучшими друзьями. Конечно, Киракос с трудом, но все же мог подумать и такое, что Арсен просто получил трепку и сдался… Но, в таком случае, почему тогда Цолак отказался от должности старшины? Все эти свои сомнения Киракос высказывал ребятам, но вопросы оставались без ответа. Музыканты предпочитали с ним не общаться. Ему казалось подозрительным и то, что ребята помогают моей матери, что Цолак часто навещает свою тетушку…

Был как-то такой случай. Я находился в казарме один. Вошел Киракос. Увидев меня, он стал спрашивать о здоровье моей мамы, об отце и еще о многом. Я отвечал ему нехотя и хотел уже выйти, как он вдруг ухватил меня за рукав:

— Ну куда ты удираешь, посиди, поговорим немного…

— О чем говорить-то?

— Мало ли о чем… Ну, к примеру, о том, почему вы сторонитесь меня, всё чего-то шушукаетесь…

Я ужасно обозлился и наконец сказал:

— Хочешь знать, почему тебя сторонятся? Ну хотя бы потому, что ты трус!

— Ну что ж, не буду спорить, я и верно трус, — спокойно согласился он.

— Ну вот видишь! — победоносно воскликнул я.

— Зато умный, — тут же добавил он все с тем же спокойствием.

— Ты умный? — удивился я. — Это в чем же твой ум-то заключается? Что-то людям его не видно.

— А в том и заключается, что на мокрое место меня не усадишь. Я вот гляжу вокруг и вижу, что люди — это те же звери… Только ведь и звери, они разные бывают: есть такие, что других едят, и такие, кого самих пожирают. Вот и скажи: на чьей ты стороне будешь?..

— Больно ты мудреное говоришь что-то…

Киракос махнул рукой:

— Ничего ты еще не понимаешь!.. А я людям зла не делаю… Мне, Гагик-джан, не дают, не то я бы только и делал, что добро творил. Хочешь, научу тебя на баритоне играть?

— Не хочу, — отрезал я.

— Вот видишь, я готов тебе добро сделать, а ты не даешь, — тоном невинного страдальца сказал Киракос. — А разве плохо бы тебе научиться играть на баритоне?

— Мне хочется играть на корнете, — уже примирительно пробурчал я.

— На корнете еще рано, надо начать с альта, потом перейдешь на баритон, а уж потом только на корнет… Так богом положено, — наставительно объяснил Дьячок.

— Почему это богом положено? Бог — он ведь не капельмейстер, — удивился я.

— Не греши! — Он погрозил мне пальцем и продолжал: — Значит, идет? Выучишься на баритоне играть, а потом корнетистом станешь, как Цолак… Хочешь?

— Ну что ж, я не против, — пожал я плечами.