Мы разошлись по своим местам, и вскоре послышалось ровное дыхание ребят. А мне спать не хотелось. Этот ночной разговор показался чем-то похожим на сказку. И они сами, ребята, казались вышедшими из сказки, добрыми волшебниками, что явились из той страны чудес, о которой мы только что мечтали. Мудрым и честным волшебником был Цолак, который знал так много и сейчас готовился после битвы с дашнаками восстанавливать страну и залечивать раны, нанесенные войной… Огромный и неотесанный Арсен на моих глазах превратился в доброго чародея, который умеет восхищаться синим небом и понимает повадки трудолюбивых пчел… И мне казалось, что сейчас должны вдруг зазвучать трубы, исчезнуть стены нашей казармы и что в сияющих лучах должен появиться один из тех русских, о котором говорили ребята: светловолосый и голубоглазый. Придет, возьмет меня за руки и отведет туда, где находится главный волшебник — Ленин… Туда, где нет никаких бахшо, матевосянов, аракелов и страха… Туда, где я мог бы ходить в консерваторию, стать настоящим музыкантом… «Здорово, ох как здорово!» — думал я, улыбаясь в темноте своим мечтам.
НАЧИНАЮТСЯ ВЕЛИКИЕ СОБЫТИЯ
На другое утро повседневные заботы отчасти вытеснили из моей головы чудесные мечты.
Меня, во-первых, беспокоило исчезновение Бахшо. После той злополучной ночи он дома больше не появлялся, и это радовало всех музыкантов, радовало Анаит и мою маму. Только я один был этим недоволен: боялся, что, когда наступит час окончательной расплаты с дашнаками и маузеристами, Бахшо и его дружки либо убегут, либо попадут не в мои руки, и тогда уж я не сведу с ними счеты.
Так или иначе, ребята и мама, успокоенные долгим отсутствием Бахшо, решили, что мне, пожалуй, можно ночевать дома. С одной стороны, я был доволен, потому что мог тут же узнать о возвращении Бахшо. Но зато теперь мне стало труднее держать при себе браунинг: мама могла в любую минуту обнаружить у меня оружие и с испугу поднять шум.
В конце концов, делать было нечего, я завернул браунинг в мешковину и упрятал его во дворе под большим камнем: надеялся, что в случае надобности мне будет легко тут же вынуть его и пустить в ход.
Беспокоило меня и состояние здоровья отца. Он еще не совсем выздоровел, когда однажды в больнице появилась какая-то врачебная комиссия (об этом нам рассказала Анаит). Осмотрев раненых солдат, комиссия объявила многих «совершенно здоровыми» и приказала немедленно переправить их в полк запаса, где всё так же скоропалительно составляли маршевые роты из неподготовленных людей и отправляли их на фронт.
На следующий день после этой комиссии отец мой снова уходил на фронт с одной из таких рот. На сей раз он шел под фамилией Вагана Геворкяна. Но не прошло и двух дней, как в казарме прошел слух о том, что именно та рота, едва отойдя от города, почти в полном составе дезертировала.
Я не знал, верить этим слухам или нет. Во всяком случае, и я и мама часто просыпались среди ночи и прислушивались к каждому шороху за окном.
Мы были уверены, что если отец действительно убежал, то он непременно попытается пробраться домой. Когда мы говорили об этом с Цолаком (он по-прежнему почти каждый вечер заходил к нам), корнетист не отрицал, что солдаты этой роты действительно разбежались, но отец, по его мнению, едва ли появится дома из-за опасного соседства с Ара-келом и его сыночком Бахшо. Он скорее предпочтет укрываться в более надежном месте.
— Вы не волнуйтесь, матушка, — утешал Цолак мою маму. — Сердце подсказывает мне, что он жив-здоров и теперь находится в полной безопасности, там, где ему ничто не угрожает.
После этих слов мне показалось, что он знает об отце какие-то подробности. Но ничего я из него не вытянул. А вскоре события последовали с такой быстротой, что все вообще перемешалось.
В середине ноября уже всем стало ясно, что война проиграна. С турками было заключено перемирие, но они вскоре нарушили его. А через какое-то время последовало новое перемирие, и на этот раз уже на более кабальных для Армении условиях. Дашнакское командование отдало приказ сдавать оружие и боеприпасы противнику. Однако, по слухам, солдаты зачастую не подчинялись этому приказу и с оружием уходили в горы. В некоторых районах они присоединялись к крестьянам, восстающим против дашнаков. Очень часто дело доходило до вооруженных столкновений.
А дашнаки теперь совсем озверели: мало того, что аресты и расстрелы довели до небывалых размеров, они еще и виселицы соорудили на Астафьевской улице с целью припугнуть народ.
Однажды утром мы узнали, что ночью находившиеся в Ереване представители английского и итальянского правительств, а также представитель Врангеля Зенкевич вместе со своими сотрудниками уехали на автомобилях в Персию.
По этому поводу Арсен, подмигнув Цолаку, сказал:
— Драпают союзнички, а?.. Видать, в последнее время наш климат больше им не впрок.
— Ну конечно, — с довольным видом подтвердил Цолак. — Чувствуют, что Армения уплывает из их лап, торопятся смотать удочки…