Музыкантская команда

— Не годится это, — сказал он, глядя на Вардкеса. — В такой гимнастерке не грех на бал отправляться…

Он оглядывал каждого из ребят и «подправлял» изъяны в их одежде: кому карман оторвет, кому дырку прорвет… Наконец очередь дошла до меня. Мой вид привел Арсена в негодование.

— Э-э, Малыш, ты, видно, надумал обручиться с дочкой этого Нокса, а?.. — вскричал он, оглядев меня с ног до головы.

Я невольно осмотрел себя: действительно, моя одежда выглядела несколько лучше, чем у многих. Но это оттого, что все были старше и ловчее. Я не успевал дотянуться до рванья, как у меня уже вырывали всё из рук.

— Ну ладно, ладно, — примирительным тоном сказал Арсен, — мы сейчас и тебя приведем в порядок…

И он «привел меня в порядок». Сапоги выудил такие, что и в сказке о них не сказать, и пером не описать: две моих ноги уместились бы в одном. А уж заплаты на них живого места не оставили. Но Арсену и этого было мало: он объявил, что у моих сапог вид чересчур привлекательный и что они могут возбудить зависть гостей. Посему он решил, что необходимо «слегка изменить их вид».

Сильными ручищами он оторвал подметку у одного моего сапога, на гимнастерке сорвал пару пуговиц и надпорол воротник. В обшем, полный маскарад.

Когда все «приготовления» были закончены, Арсен приказал нам собираться к походу. Эта задача была не из легких. Стоило кому-нибудь из офицеров увидеть команду оборванцев, и нас тотчас повернули бы обратно.

Подразделения полка размещались все в одном здании, а музкоманда — отдельно, в одноэтажном бараке. Он стоял особняком: это чтобы мы своей музыкой никому не мешали.

Арсен выслал меня в дозор. Я выждал, пока полуденный зной не разогнал всех со двора, и свистнул. Тут же высыпали наши и поспешили к воротам.

Часовой был предупрежден о том, что музкоманда должна быть на вокзале, и теперь, завидев нас, он открыл ворота, а сам привалился к стене и стал разглядывать наши сверкающие на солнце инструменты. Я уже говорил, что солдаты нас недолюбливали: считали, что жизнь у музыкантов слишком легкая — ни тебе караульной службы, ни учений, ни дежурств на кухне, да к тому же право свободного входа и выхода из казармы. «Лафа же вам, — говорили они. — Разве это солдатская жизнь? С утра дуете в свои трубы в казарме, по вечерам — в Летнем саду. А захотите ночевать дома, в любое время можете смотать удочки: финть — и там!.. Не то что мы: маемся, а не живем. И не знаем, доведется ли когда увидеть свой дом, свою жену и детей…»

Солдаты эти всё больше были из пожилых крестьян, насильно оторванных от родного дома, от семьи. Часовой у ворот, видно, тоже был один из них.

Мы строем проходили мимо него, а он, казалось, только и видел, что наши инструменты. Но вдруг глаза его расширились: он уставился на лохмотья Вардкеса, потом стал разглядывать Завена, Корюна, меня…

— Прости господи, уж не собаки ли за ними гнались?.. — изумленный, прошептал он.

— Дядя, закрой рот, не то ворона в нем гнездо совьет! — крикнул Завен со смехом.

Ребята дружно загоготали.

— Разговорчики! — строго прикрикнул Арсен.

Он, видно, побаивался, что хохот и разные там шуточки привлекут внимание офицеров.

Наконец мы выбрались на улицу и зашагали к вокзалу.

Наш полк размещался у моста через Зангу. Дорога круто поднималась вверх, но мы почти бежали. Казалось, что нас вот-вот настигнет кто-нибудь из офицеров и с бранью погонит назад. Мне бежать было особенно трудно: огромные сапоги, да еще и подметки оторваны. Я вскидывал колени как можно выше и, наверно, напоминал гарцующего коня.

На наше счастье, был жаркий послеполуденный час и на улицах почти не было прохожих. Арсен вел нас кривыми, безлюдными переулками.

Вскоре мы выбрались из города и дорогой через поле направились прямо к вокзалу, который в те годы был довольно далеко от города. Шагая, мы поднимали тучи пыли, но на сей раз никто не беспокоился об опрятности.

Обычно при таких встречах приходилось подолгу дожидаться поезда. В те годы железная дорога действовала так, что никогда нельзя было предугадать, за сколько времени поезд доберется от ближайшего полустанка Улуханлу до Еревана. Случалось, иной раз на это уходили часы. Но рано или поздно, поезд прибывал, и если с ним приезжали какие-нибудь важные гости, начинался обмен приветственными речами. Только после того оркестр играл «Янки Дудль», «Марсельезу» или «Боже, храни короля», в зависимости от национальной принадлежности гостей. Затем звучал дашнакский гимн. Гости небрежно, не глядя на глазеющую толпу, проходили мимо почетного караула и, рассевшись по фаэтонам, направлялись в город. А мы опять тащились по дороге, утопая в пыли или в грязи, и на чем свет стоит ругали всяких там дипломатов и военных атташе, а больше всех — дашнакских министров и генералов. Так бывало обычно. Но что будет на сей раз, мы представить себе не могли.

Недалеко от вокзала команда построилась и с маршем вышла на небольшую привокзальную площадь.