Музыкантская команда

В это же время сюда подъехало несколько экипажей. В одном из них сидел Штерлинг, а рядом с ним тот, кого мы меньше всего ожидали увидеть в его компании, — Цолак. Он был, конечно, в новенькой форме, чистенький и прилизанный.

«Вот оно что…», — подумал я, метнув быстрый взгляд на товарищей, и заметил, что они удивлены и разъярены не меньше моего.

— В экипажах, значит, разъезжаем?.. И не с кем-нибудь, а с самим Штерлингом, — выцедил сквозь зубы Арсен. — Ах ты сукин сын!..

Заслышав звуки марша, Штерлинг остановил экипаж, поднялся и стал дирижировать прямо с фаэтона. Он был близорук и не сразу разглядел наши отрепья. Но зато на лице Цолака тут же появилось выражение удивления и, похоже, даже недовольства.

Увидев Штерлинга, мы машинально все, как по команде, вытянулись. У меня, например, мурашки по телу побежали. Думаю, что и многие из нас в эту минуту пожалели о нашей проделке, оттого и старались играть как можно лучше и шагать как можно ровнее, изо всех сил отпечатывая шаг. Только зря мы старались. Все, как назло, получалось наоборот. От большой старательности Завена галоша, привязанная к его ноге, отлетела в сторону. Бедняга так растерялся, что побежал вслед за нею, не переставая в то же время играть на своем кларнете. И тут Штерлинг наконец увидел все.

Он сошел с фаэтона, поначалу еще сохраняя на лице застывшее подобие улыбки. Потом эта улыбка перешла в изумление. Затем — в ужас. Но раньше, чем Штерлинг открыл рот, чтобы что-то сказать, послышался чей-то истерический вопль:

— Назад!.. Убирайтесь отсюда, негодяи! Мерзавцы, разбойники!..

Мы обернулись в ту сторону, откуда неслись крики, и увидели бегущего к нам высокого человека. Это был командир нашего полка, полковник Багратуни.

Все растерянно остановились. Некоторые прекратили играть, остальные, наоборот, обалдев от страха, тянули одну и ту же ноту. В следующее мгновение гром разразился над головой Штерлинга. Бедный австриец и сам еще не успел понять, что же такое происходит, как на него накинулся Багратуни.

— Что это?! Это предательство, бунт!.. — орал полковник. — Я прикажу всю вашу шайку вместе с вами сегодня же отдать под суд и расстрелять… Всех, без исключения!..

С перепугу Штерлинг заморгал глазами, потом попытался что-то сказать, но от растерянности заговорил по-немецки. И это еще больше разозлило Багратуни.

— Ферштейн нихт, ферштейн нихт!.. — кричал он. — Негодяй!.. Марш отсюда прямо на гауптвахту! Там будешь ферштейн…

Во время этого переполоха мой взгляд вдруг упал на Цолака. Он тоже сошел с фаэтона и теперь, скрестив руки на груди, с любопытством наблюдал происходящее. Что и говорить, меня ужасно разозлил его преспокойный вид. Подумать только, в то самое время, когда всем нам угрожает такая опасность, этот бессовестный еще и усмехается себе под нос…

А события развертывались с молниеносной быстротой. По приказу Багратуни мы повернули назад и бегом направились в город, прямо на гауптвахту. Но только мы покинули вокзал, как за нами на коне прискакал офицер и с бранью заставил нас повернуть назад. Видно, собравшиеся там министры и генералы сообразили, что без музыкантов им не обойтись. Вот-вот подойдет поезд, англичан надо встретить как можно торжественнее. А какая же торжественность без музыки, без гимнов?..

Когда мы, вконец запыхавшиеся, остановились у входа в вокзал, то оказались окруженными большой группой военных и должностных лиц. Они внимательно разглядывали нас, и чем дольше, тем большую досаду выражали их лица. Потом все хором громко ругались, всячески угрожали нам за то, что из-за нас оскандалятся перед иностранцами. Они могли бы уже и не кричать: мы и без того понимали, что, поддавшись на уговоры Арсена, влипли в неприятную историю.

Но время шло, и наконец высокопоставленные лица сообразили, что одной бранью дела не исправишь, нужно было искать выход из создавшегося положения. После недолгого совещания одному из них пришла наконец в голову наипростейшая мысль: срочно направить в город несколько фаэтонов за новыми формами.

На том и порешили. Фаэтоны тут же помчались к гарнизонным складам, а нас погнали в одну из комнат вокзала и заставили раздеться, — это чтобы потом, когда привезут обмундирование, не потерять ни минуты.

Никому, конечно, и в голову не пришло, что может так случиться, поезд придет раньше, чем вернутся фаэтоны, и тогда… тогда нам придется либо вовсе не встречать англичан, либо встречать их в нижнем белье.

Да, в тот день все словно потеряли головы и то и дело отдавали приказы один нелепее другого.

…— Вот увидите, фаэтоны опоздают, играть мы не будем, а потом нам никакой одежды не дадут… Да еще упекут в каталажку.

Это сказал Левон. Первая буря пронеслась мимо, но многие еще были полны страха.

Вид у нас в одном нижнем белье был довольно плачевный, но никому пока еще было не до зубоскальства. Одни сидели понурив голову, другие беспокойно шагали из угла в угол.

— Еще погодите, — сказал Корюн, — если даже и привезут вовремя новую форму, все равно — только сыграем, и всех нас в этой самой новенькой одежде прямехонько в трибунал и погонят.