Читаем MW-10-11 полностью

Двадцатичетырехлетний Матейко не улыбался покорно, глядясь в 1862 году в зеркало собственного мольберта и перенося свое лицо на холст, а затем украшая его шутовским колпаком. До сих пор шутов всегда изображали веселыми. Станьчик же Матейко скульптурен и мрачен, у него голова нахмурившегося мыслителя с настолько благородными чертами, что те могли бы принадлежать гомеровским героям, во всяком случае, им нечего было кривиться в оправе глуповатых шуточек придворного шутника. В эскизе маслом к этой картине шут более хищен, похоже, он разъярен, у него горят глаза, он сидит развалившись, вроде бы совсем небрежно, скрестив ноги, но так, будто сгруппировался к прыжку и удару. В финальной же версии лицо у него более спо­койное, угрюмое и задумавшееся, глаза опущены, весь он более "мягкий" и в то же время окаменелый расста­вил ноги и скрестил руки в позе настолько величественной, что кресло видится троном. Пустынную комнату освещает багрец шутовского костюма, сзади, через приоткрытые двери соседнего зала видна развеселившаяся компания и слышны звуки музыки, слева, между окном и креслом, стол с тяжелым, стекающим на пол покры­валом, на котором лежит документ. Эта бумага здесь - политический ключ для понимания целого.

Хотя о Станьчике мы знаем очень мало, но нам известно, что был он патриотом всем сердцем, весьма интересовался политикой и позволял критически комментировать ее. Еще мы знаем - из "Хроники" Иоахима Бельского - как сильно тронула его весть об утрате Смоленска в 1514 году. По случайности именно тогда та­мошние хулиганы напали на Станьчика и содрали с него одежду. Узнав об этом, король расхохотался, и тогда шут пророчески сказал: - Тебя, король, разденут еще сильнее. Смоленск с тебя уже содрали, а ты ведь мол­чишь!

Матейко раскрывает сообщение Бельского. На эскизе к картине он поместил длинную подпись: "Станьчик во время бала при дворе королевы Боны, когда приходит сообщение о потере Смоленска". Так зву­чит полное, правильное название шедевра, и это как раз тот самый момент: пришло курьерское сообщение с фронта, содержащее трагичный рапорт, но подпившие коронные господа в данный момент не имеют желания забивать голову всякими глупостями, они опорожняют кубки и флиртуют с дамами (это видно через открытую дверь), в окнах уже брезжит рассвет, грохочет музыка, развлечение на всю катушку! Забытое письмо прочиты­вает шут, и только он один поражен. Положил письмо на стол, упал в кресло и окаменел, а в его лице сконцен­трировалось все то, что рвет ему душу, от чего она гниет и переполняет его болью и пророческим ужасом. Он не раскрывает рта, но сквозь звон хрусталя и прелестную музыку слышны слова Станьчика из "Свадьбы" Выс­пянского:

"И даже сердце если мне разрубишь,

иного в нем не обнаружишь,

лишь только беспокойство это:

палящий стыд

и жгущий срам;

какой же рок нас гонит

прямо в пропасть... "

Станьчик, как мы уже видели, пытался вдохновить короля энергией, склонить его прервать "молчание", к борьбе, к адекватной реакции. Только ничего он не добился - Зигмунт принимал собственные решения и про­должал ставить сериал роковых для страны военных и политических ошибок. Напоминания шута были всего лишь шутовскими словами, и какими бы правильными они не были, с ними не считались в игре внутренней и внешней политики. И вот тут мы и доходим до сути дела: какой бы умной не была насмешка шута - насмешка шута никогда не бывает конструктивной. решения.

Франциск I, хотя Трибуле и угрожал ему вписать его имя в "список дураков", расхохотался, но решения своего не поменял, и в 1540 году войска Карла V прошли маршем через территорию Франции в Нидерланды. Близорукий Зигмунд Старый не поднял могучие в то время государственные силы на борьбу за утраченные польские территории, потому что ввязался и запутался в династической венгерской игре, а шута серьезным по­литиком не считал. Никто из повелителей не поменял собственного решения под влиянием шутовской на­смешки, даже если та была настолько мудрой и так остроумно поданной, что смех и восхищение взаимно урав­новешивались.

И вот теперь мы можем сделать то, ради чего была выстроена вся вышеуказанная словесная конструк­ция, начиная с первой буквы: сформулировать ЗАКОН ШУТА. И звучит он так:

ИСТИНА, ПОГРУЖЕННАЯ В КОРОЛЕВСКОЕ УХО, ДОБАВЛЯЕТ В ВЕСЕ, НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ВЕСИТ ВЫТЕСНЕННЫЙ ЕЮ СМЕХ.

Закон этот основывается на ЗАКОНЕ КОРОЛЯ, который гласит:

РЕШЕНИЕ, ПОГРУЖЕННОЕ В УХЕ ШУТА, ТЕРЯЕТ В ВЕСЕ, НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ВЕСИТ ВЫТЕСНЕННАЯ ИМ НАСМЕШКА.

То есть ЗАКОН ШУТА мешки, но это вовсе не значит, чтобы мы не должны были недооценивать роли шута в истории. Истина, та самая, тяжкая, несомая к ступеням трона, заслуживает абсолютного уважения, а то, что была неконструктивной?... Конструктивизм никогда не был уделом философии, а ведь никто ее не прези­рает (хотя мало кто ее и понимает).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство
Эстетика и теория искусства XX века
Эстетика и теория искусства XX века

Данная хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства XX века», в котором философско-искусствоведческая рефлексия об искусстве рассматривается в историко-культурном аспекте. Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый раздел составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел состоит из текстов, свидетельствующих о существовании теоретических концепций искусства, возникших в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны некоторые тексты, представляющие собственно теорию искусства и позволяющие представить, как она развивалась в границах не только философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Александр Сергеевич Мигунов , А. С. Мигунов , Коллектив авторов , Н. А. Хренов , Николай Андреевич Хренов

Искусство и Дизайн / Культурология / Философия / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное