Мы долгое эхо друг друга (сборник)

Где же она пропадала?
          (Поиски – труд напрасный!)
Вновь я ее листаю,
с прошлым —
          глаза в глаза…
В этой потертой книжке,
                    будто в могиле братской —
мертвые
телефоны,
мертвые
адреса…
Уже ничего не поправишь.
                    Уже ничего не скажешь.
И не напишешь писем.
И не дождешься звонков…
Вот на пустой странице —
          Шукшин Василий Макарыч.
А перед этим —
          рядышком —
Симонов
и Смеляков…
Как поименный список
                     армии перед боем
(хватит работы санбатам,
                     разведчикам
                               и штабам!).
Ояр!
Куда же ты, Ояр?!
Не отвечает Ояр.
Сумрачно и таинственно
                     палец подносит к губам.

Строки в потертой книжке

          все еще смотрят призывно.
Все еще дышат,
                    требуют,
                             вздрагивают и говорят.
Я имя читаю
и слышу
          глуховатый голос Назыма:
«Брат,
          мы давно не виделись…
Как поживаешь,
брат?..»

Трудно листать страницы.

Видеть фамилии
                      тяжко…
Зимний полуденный Вильнюс.
За незастывшей рекой
улица Малонеи.
«Стаська! – кричу я.
          – Стаська!»
Он улыбается грустно.
                    Машет нездешней рукой.

Старая, старая книжка.

Буквы поблекли.
Однако
имя любое —
          словно
                    прикосновенье к огню.
Строчка:
«Звонить Паруйру!!»
          Два восклицательных знака.
Может, звонил.
Не помню.
Больше не позвоню.

Старая книжка свидетельствует,

                                       жалует
                                             и обвиняет,
Как черный квадратик в «Вечерке» —
                                       каждый ее листок
Где ты, Кузьмич?
Откликнись!..
И комнату заполняет
неповторимо протяжный,
                    скорбный луконинский вздох
Я позабыл о времени,
                    старую книжку листаю.
Вся она —
будто исповедь
          осиротевшей семьи…
Рана моя
          открывшаяся.
Память моя
          святая.
Други мои – товарищи.
Вечные судьи
мои.

«Спелый ветер дохнул напористо…»

Спелый ветер дохнул напористо
и ушел за моря…
Будто жесткая полка поезда —
память моя.
А вагон
          на стыках качается
в мареве зорь.
Я к дороге привык.
                     И отчаиваться
мне
не резон.
Эту ношу транзитного жителя
выдержу я…
Жаль, все чаще и все неожиданней
сходят друзья!
Я кричу им:
          «Куда ж вы?!
                     Опомнитесь!..»
Ни слова в ответ.
Исчезают за окнами поезда.
Были —
и нет…
Вместо них,
          с правотою бесстрашною
говоря о другом,
незнакомые, юные граждане
обживают вагон.
Мчится поезд лугами белесыми
и сквозь дым городов.
Все гремят и гремят под колесами
стыки годов…

И однажды негаданно

          затемно
сдавит в груди.
Вдруг пойму я,
          что мне обязательно
надо сойти!
Здесь.
На первой попавшейся станции.
Время пришло…
Но в летящих вагонах
          останется
и наше тепло.

Отъезд

Л. и Ю. Паничам