Пальцы не слушались. Каждый вздох и движение приносили боль, но я повернулся и остался так лежать, рассматривая спящую рядом Уилсон. Сосредоточив мысли и внимание на ее лице.
За окном, во дворе коттеджа, кто-то прыгал в бассейн и веселился, зная, что дом Железной Пэйт будет последним, который посетит полиция. Но здесь, в тишине спальни, мне ничего не мешало думать и вспоминать: так вот ты какая, мисс Улыбка?
Я бы не удивился, если бы ты бросилась спасать щенка от своры собак. Вот только я и близко не щенок. Я вырос и стал одним из этой своры, и еще вчера тебя это так пугало, что ты боялась поднять на меня глаза. А сегодня решилась лечь рядом…
Я все-таки засыпаю, хотя поначалу это кажется невозможным — так сильно ноют ребра и пульсирует в висках. Кровь запеклась, шок прошел и тело все больше вспоминает, что оно живое. Две таблетки легкого обезболивающего, возможно, и способны помочь девчонке, но мало помогают мне. Куда действеннее меня успокаивает присутствие Уилсон и ее дыхание.
Я не один, мои пальцы в ее длинных волосах, и когда в какой-то момент ко мне подбирается темнота, я не позволяю ей утащить меня и остаюсь на грани. В серой зоне, где еще нет покоя и продолжают рваться воспоминания, но сквозь них мне все же удается дотянуться до сна и забыться…
— …М-мэтью?
— Что?
Она стоит передо мной, словно продолжение вчерашнего сна. Я смотрю на нее прямо, опустив плечи на подушку, и она смущается. Но это ее комната, и Уилсон старается удержать контроль над тем фактом, который только что обнаружила — оказывается, я все это время наблюдал за ней.
— Твоя куртка… она в моем шкафу. Не подумай, я не смотрела твои вещи, когда убирала ее, но мне показалось, что в кармане лежит телефон. Я только что оставила на столе свой номер сотового. Может быть, ты… позвонишь мне? С трех до четырех у меня будет свободный час и… — Уилсон делает решительный вдох, и это помогает ей договорить. — Я бы хотела узнать, как ты себя чувствуешь.
Мой взгляд продолжает цепко ее держать — мыслей о том, что она делала за закрытой дверью, стоя под душем, хватит еще надолго, — и это заставляет мисс Улыбку заметно нервничать, а меня мысленно чертыхаться. Она кусает губы и поправляет рубашку на груди, а я отвечаю первое, что приходит на ум:
— Обязательно. Если умру, ты узнаешь об этом первой. Мой дух сообщит тебе.
— М-м, ладно, — она неохотно сдается, хотя я уверен, что ей не терпится сбежать. — Я пойду. Мне уже пора.
— Спасибо за бутерброды, Уилсон.
— Не за что. Я куплю для тебя что-нибудь в ресторане на обратном пути.
— Возьми деньги, они в куртке. Там не только телефон.
Но девчонка упрямо качает точеным подбородком и отворачивается к двери. Надевает сумку на плечо и берет с полки ключи от комнаты — видимо, собираясь меня запереть.
В этот миг мы оба думаем об одном и том же, и она, оглянувшись, неловко оправдывается.
— Так тебе будет спокойнее, Мэтью. Родители сегодня дома, но сюда никто не войдет без меня, не беспокойся.
Мое беспокойство и страх закончились с визитом ее отца, когда мы с Уилсон оказались в обнимку на полу, и показалось, что удача меня покинула. В моем взгляде мало тепла, но сейчас я сержусь на свое положение и потерю контроля, и уж точно не на нее.
— Чувствую себя твоим пленником, мисс Смелость. Что дальше? Ты наденешь мне на шею рабский ошейник и поставишь на колени?
Ее ресницы изумленно вспархивают, и на секунду в глазах мелькает растерянность, но она тут же исчезает, и девчонка вдруг улыбается. Уже смелее смотрит на меня, немного задумчиво и оценивающе, возвращая мне долгий, любопытный взгляд от которого вышибает дух.
— Уже шутишь, Мэтью? Это хороший знак. Нет, не надену. Я немного изучила тебя в объектив своей фотокамеры. Это моя работа — подмечать детали и признавать очевидное. Мы не были знакомы, но я точно знаю, что ты не из тех людей, кого способны удержать ошейник или даже стены. И ты никогда не встанешь на колени… если только сам не захочешь. Запертая дверь — вовсе не преграда для тебя.