Мы наш, мы новый…

Храм доминировал над всем городом, его полукруглый купол, выкрашенный ярко-синей краской, можно было видеть из любой точки, так что проблем с ориентированием не было. А вот местные жители вели себя несколько неадекватно. Почему-то все вокруг, едва увидев мужчину, спешили спрятаться. В окнах характерно шевелились занавески, то и дело слышались хлопки закрывающихся дверей. И вообще, двигаясь по пустынной улице, Андрей чувствовал сотни глаз, пристально и очень недобро его разглядывающих. И если раньше он ещё мог сомневаться, стоит ли идти в храм, или может, всё-таки, попытаться спустить конфликт на тормозах, то теперь дальнейшие действия были ясны. У него остался единственный шанс выжить в этом мире — пойти в центральный храм и договориться с местной глав-бабой. Мол, не взыщи, но появился в подшефном тебе мире ещё один неучтённый фактор. Который, при должном сотрудничестве, сможет продлить вашу агонию ещё лет на сто, а то и больше.

— Неужели она не понимает?! — спросил Андрей пустую улицу.

Ответа, понятное дело, не дождался.

Храм давил. Тяжёлые стены возвышались всё заметнее с каждым шагом. Нарочито грубо обработанный камень, массивные колонны, двери высотой в три человеческих роста. На фоне подобной архитектуры человек казался сам себе маленьким и ничтожным. Гулкие шаги в пустом безмолвном зале только добавляли эффекта. Андрей прошёл на середину, покрутился, ища сам не зная что. Глаз каждый раз цеплялся за соразмерную помещению статую красивой женщины. Изваяние, казалось, было везде. Наверное, потому, что являлось основным элементом внутреннего убранства, и куда бы посетитель ни смотрел, в итоге видел её. Сидящую мать с распущенными волосами, блаженной улыбкой и младенцем на руках. Что-то в ней было от многочисленных изображений мадонны. Та же величественность, благородство во взгляде. И неприметная дверь справа от длинных каменных одежд.

Никаких иных проходов не было. Андрей подошёл, подёргал ручку.

— Семён Семёныч, — он хлопнул себя по лбу и толкнул дверь от себя.

Внутри было не так величественно. Обычный коридорчик, с потолком нормальной высоты и уже знакомыми магическими светильниками на стенах. Пять дверей. Запертых. И одна двустворчатая, даже на вид более важная, в конце. Молодой человек подошёл, и рывком распахнул обе створки.

— О! — послышался пьяный мужской голос. — Давай, подваливай, водка стынет.

Андрей в недоумении стоял на пороге, глядя на расхристанного пузатого мужика в летах, сидящего за длинным, средневекового вида, столом. Вид у него был явно хозяйский. Перед ним стояла вереница керамических тарелок, наполненных различной снедью, два кувшина и… Привычная, домашняя пол-литровая бутылка. Андрей присмотрелся… «Столичная», гласила надпись на этикетке. Молодой человек даже головой помотал. Надо же, полное ощущение, что он сейчас перенёсся на Землю, причём во времена своего детства. Андрей крепко зажмурился и ущипнул себя, чтобы убедиться, что перед ним не галлюцинация.

— Ну чё встал? Давай сюда, долго я ждать буду?

Мужик был крепко пьян, но полон сил и от применённых средств развеиваться не желал. Андрей обалдело подошёл и присел на расписную деревянную лавку. Хозяин молча подвинул ему привычный с детства гранёный стакан, заполненный как положено, под верхнее кольцо.

— С приехалом тебя, пацан, — мужчина не глядя махнул свою тару, шумно вдохнул, и со стуком поставил стакан на стол.

Андрей огляделся. Это было нереально. Сюрреалистично. Среди средневеково-роскошной комнаты, между висящими на стенах картинами, изображавшими всё ту же Хаари, бухал водку седой толстый мужик со всклокоченной шевелюрой, пару дней небритыми щеками. В майке-алкоголичке, всё отличие которой от привычной было лишь в используемой ткани. И чувствовал себя этот анахронизм, как дома. В голове всплыла слышанная в детстве юмореска Аркадия Райкина. «В греческом зале, в греческом зале…»

— Ну? — мужик придвинулся к Андрею, обдав его густым спиртовым выхлопом. — Ты чего не пьёшь-то? Нерусский что ли?

— Русский, — машинально ответил пилот.

— Т’да пей! — хозяина качнуло. — Т’бя звать хоть как?

Язык у него уже заплетался, но взгляд был твёрдым, руки не дрожали.

— Меня вот, к п’рмеру, Влад’слав Александр-р’ч. Слава я. Да! — Он вскочил и задрал пустой стакан. — Слава! Слава мне!

И тут же рухнул на табуретку. Голова его едва разминулась со столешницей. Но уже через секунду Слава вновь пытливо разглядывал гостя.

— Так т’кто? Кто ты есть такой, а?

— Андрей.

— Да? — мужик вновь с интересом, как на редкую диковинку, посмотрел на собеседника. — Давай тогда выпьем, Андрей. За зн’комство, а? А то одному, знаешь, к’скучно? Тут же, мля, одни бабы кругом. Тьфу! А с ними, — Слава махнул рукой, забыв, что в ней зажат стакан. — Ни на рыбалку, ни бухнуть по-людски. Даже спеть…

Он молча плеснул себе, не глядя, опрокинул водку в рот, и выставил вперёд крепко сжатый кулак.

— Идёт охота на вол-лков, идёт охот-т-та-а! — булькающим голосом заорал Слава. — На сер-рх-хщникоф-ф, матёрыхыщникоф-ф!