Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Эту главу я начала с наблюдений за тем, как материальный упадок поселений на Западном берегу находил отражение в проблемах в отношениях между поколениями. Надеюсь, к концу главы мне удалось показать, что эта связь, которая также присуща амбициозным инвестициям других сообществ и семей, проистекает из попыток увеличить и капитализировать человеческие ресурсы. Эти усилия обречены на недостаточность, потому что они возникают из экономического императива производить прибавочный продукт, превышающий потенциальные вознаграждения. Будучи подчиненными трудящимися, мы тем не менее предрасположены идентифицировать себя в качестве людей, по собственной воле инвестирующих труд, время и ресурсы, – этот момент и конкретизирует идеология среднего класса, а человеческий капитал в таком случае является самым сокровенным ее проявлением. Выступая в качестве стимула для поиска преимуществ и защиты от невыгодного развития ситуации в конкурентной среде, он примиряет нас с процессом накопления, который распоряжается нашими повседневными делами и просачивается в наши самые близкие отношения. Человеческий капитал осуществляет это, будучи представителем капитала нечеловеческого, в такой степени господствующего в нашей жизни и деятельности, будто он является некой стороной нашей личности, которую мы можем свободно использовать с выгодой для себя, но которая при этом не является гарантией достижения желаемых результатов. Таким образом, человеческий капитал оказывается слишком человеческим.

IV. Прощайте, ценности – всех благ, политика

В предыдущих главах утверждалось, что понятие «средний класс» – это исключительно идеология. Она скрывает обесценивание труда и тяжелое положение людей, страдающих от последствий этого, перемещая в центр внимания социальную мобильность в обличье самоопределения, основанного на инвестировании. Эта идеология пользуется наибольшим доверием среди тех, кто зарабатывает себе на жизнь трудом, но при этом имеет возможность вкладывать в будущее часть дополнительной работы, времени и других ресурсов, расходуя больше, чем он непосредственно потребляет. Таких людей называют «средним классом» и побуждают рассматривать данные расходы как выбор, а собственные успехи – как результат такого выбора. В конкурентной среде, где ценные ресурсы оказываются в дефиците, а долгосрочные выгоды непредсказуемы, подобные инвестиции и преимущества перед другими работниками выступают расхожим объяснением того, почему одни люди преуспевают, а другие нет. У тех, кто разделяет подобное мнение, есть веское основание удвоить свои усилия, чтобы защитить уже имеющееся и получить то, чего у них нет, а в целом заботиться только о себе.

Между тем поразительно, что исследователи, изучающие глобальные средние классы, характеризуют соответствующие такому определению группы как самую политически активную часть населения планеты[79]. Само по себе это неудивительно: трудящиеся, у которых есть необходимые средства для инвестиций, обладают и возможностями для протеста. Учитывая снижение жизненного уровня и деградацию окружающей среды, проистекающие из эксплуатации труда и природных ресурсов, недостатка в том, против чего можно протестовать, нет. Проблемные точки сильно различаются в зависимости от конкретной социальной группы, поэтому одни страдают от несправедливостей глобального накопления гораздо больше, чем другие. Тем не менее от этих несправедливостей страдает большинство людей во всем мире поверх расовых, гендерных и национальных границ. Следовательно, существуют веские аргументы в пользу того, что протесты воплощают интересы ущемленных 99 % – некой группы, совпадающей с идеализированным средним классом. Но что происходит, когда на протесты воздействует дух самостоятельно предпринимаемых инвестиций, который характерен для этого среднего класса?

В этой главе будут более подробно рассмотрены политика и ценности, соответствующие идеологии среднего класса. В своем обращении к протестным и гражданским движениям, а также к критике порождаемой капитализмом политики я сначала прослежу за рядом ее проявлений в США, а затем, опираясь на собственные этнографические исследования, – в Германии и Израиле. Эти примеры покажут, как характерная для среднего класса идеология самоопределения, основанная на инвестировании, вступает в противоречие с наиболее масштабными целями наиболее активных членов общества.