Мы остались молодыми…

Спустя три дня из-под Мозыря пришли наши разведчики во главе с Иваном Дыбаня. Они жали нам руки, поздравляли с успехом операции, и перебивая друг друга, рассказывали, что произошло.

– Ведь надо же! – удивлялся Дыбань, – фрицы умудрились подорваться на всех ваших шести минах и угробить семь машин! Нарочно не придумаешь! Вырубили рощу берёз для крестов и заложили новое немецкое кладбище.

– Со слов жителей известно, – продолжил Иван Изотов, – что сразу один за другим прогремели два сильных взрыва: подорвались две набитые фашистами машины. Потом раздался третий взрыв послабее – это в горящие машины врезалась с ходу ещё машина, и у неё взорвался бензиновый бак. Огонь пожара поднялся до самого неба! Уцелевшие от взрывов фрицы, обгоревшие и контуженные, кричали – слышно было в деревне.

Наши раненые бойцы стонали или вскрикивали, только теряя сознание. Тонули в болотной трясине молча, не позвав на помощь, чтобы не выдать отряд при переправе.

Иван Дыбань рассказывал дальше:

– Остатки сгоревших машин фрицы скинули в кюветы и поехали в объезд по грунтовой дороге, и там подорвались и сгорели ещё две машины с фрицами. Из Ельска на легковых машинах прибыло высокое начальство, понаехали санитарные фургоны, стали собирать и отвозить раненых. А колонна карателей стоит.

– Тут началось страшное дело, – вмешивается Макap Тимошевский, пулемётчик из разведвзвода, фронтовик, спокойнейший в бою и темпераментный игрок в шахматы, – фашисты привели под конвоем из ближайшей деревни женщин и стариков и погнали их под угрозой автоматов по шоссе. Люди шли и громко всхлипывали. Они знали, что идут на смерть, но ни одна мина под ними не взорвалась. После них пустили сапёров с миноискателями – мины не обнаруживались.

Немцы настырно хотели проехать. Они пустили вперёд машину только с одним водителем, вероятно с власовцем. Она проехала далеко за второй спуск на объезд и взорвалась там. Это их сломило. Они испугались.

Старая учительница из того села рассказала разведчикам:

– После того, как нас прогоняли по шоссе туда и обратно, люди начали разбегаться, несмотря на окрики и побои, стрелять немцы видно побоялись. Ближайшая от нас автомашина стала поворачивать назад и вдруг тоже взорвалась. Мы от страха попадали на землю, женщины крестились и говорили, что это партизанский бог покарал немцев. А сами они начали выкрикивать о каких-то «функен-минах».

Кончался ещё один день лесной жизни. В вечерних сумерках в землянке шёл неторопливый разговор. Светильник – плошку с жиром и фитилём – не зажигали, чтобы не налетели комары. Хватало сжечь можжевеловую ветку, как они исчезали. На холмах, продуваемых ветрами, их было не так уж и много. Не сравнить с теми мириадами полчищ комаров, которые были в долине реки Сунжи под Грозным, там они затмевали даже солнце. Пытались спать в противогазах, но при жаре больше получаса находиться в них не выдерживали. Под плащ-палатку комары проникали запросто.

Обычно стеснительный и молчаливый Вася Баранов неожиданно вмешался в разговор:

– Знаете почему люди не подорвались на минах, когда фрицы гоняли их по шоссе?

– Почему? – сразу заинтересованно откликнулось несколько голосов, и все затихли.

– Мины на шоссейке мы закладывали в засыпанные при ремонте ямы. После прошедшего дождя во всех бывших колдобинах щебёнка и песок немного просели и там наверняка стояли лужи. Люди шли по обсохшему булыжнику и перешагивали через лужи, под которыми могли лежать мины. Кому охота мочить ноги? А фрицы с автоматами брели в стороне за канавами и не могли видеть, что кто-то через что-то переступает. Да и думали фрицы только о том, чтобы не прозевать момент взрыва и успеть вовремя броситься на землю. Это только фашисты могли придумать гнать мирных людей: стариков и женщин на минное поле, нормальному человеку непостижимо.

– А что, логично, могло быть и так, перешагнули через мины, – соглашается Пётр Ярославцев, – но есть и второй вариант: на шоссейке оставались только две мины, когда погнали народ, до той мины, что была за объездом, толпа людей могла и не дойти, на ней потом подорвётся одиночка-камикадзе, иначе как самоубийцей его и не назовёшь. Зачем ему надо было наезжать на одну единственную мину, которая там лежала? Шоссейка широкая.

– Правильно, – встрепенулся Вася Божок, – а вторая невзорвавшаяся мина знаете, где находилась? Под машиной, которая подорвалась последней! Никто её там не искал, и никто по ней пройти не мог – она ждала своей минуты между колёсами! Вспомните, что рассказывала разведчикам учительница: «взорвалась ближайшая машина, которая поворачивалась…»

– Всё это одни предположения и фантазии, – изрекает Миша Журко, – никто точно не узнает, как всё произошло, только у фрицев можно спросить.

– Понятно, но так или иначе, а фрицев угробили много, они воздвигли целое кладбище, берёзовую рощу только для одних крестов вырубили, семь машин потеряли, а главное они не прошли, – примиряет всех Борис Салеймонов.

– Что такое «функен-мины»? – запоздало спрашивает любопытный Петро Цалко.