Мы остались молодыми…

– Очевидно, немцы имели ввиду «радио-мины», которые взрываются на расстоянии по радиосигналу, – поясняет Вася Баранов.

Разговоры постепенно умолкают. Наступает ночь. В партизанском лагере глубокая тишина. Не спят только в дозорах часовые и тихо, как призраки, по косогору проходит патруль. На соседнем болоте перекликаясь квакают две лягушки. Ночь.

Засада под Мальцами

В село вошли глубокой ночью без боя. Произвели разведку, обнаружили притаившихся под навесом гумна двух часовых и по-тихому сняли их. Несколько фашистов-насильников нашли пьяными в постелях. Казнили их в овраге за околицей и присыпали землей, замаскировали, чтобы жители не пострадали от карателей. Немцы, обнаружив своих убитых даже возле деревни, без всякого расследования сжигали ее, а жителей расстреливали.

Забранный у населения в соседнем районе скот – по данным нашей разведки – фрицы гнали на станцию Овруч для отправки в Германию. Нам было поручено покарать грабителей. Часть бычков взять для питания отряда, а остальной молодняк и коров распределить по хатам. Слух о том, что партизаны раздали коров, дойдет до деревень, где немцы реквизировали скот, и хозяева придут сюда за своими коровами. Жители без слов отдадут их. Так бывало не раз, когда люди за десятки километров приходили за своими конями, скотом, повозками.

Больше оккупанты скот у них не отберут: его попрячут по оврагам, в рощах, лесах, в крайнем случае, заколют на мясо.

Стадо немцы загнали на бывшую колхозную ферму. Пока наши ребята с помощью местных жителей отделяли бычков, искали погонщиков и проводника, разводили скотину по деревне, Миша Журко и я направились минировать овручскую шоссейку. На какое бы задание мы с ним не уходили, у нас всегда с собой были несколько толовых шашек, бикфордов-шнур и взрыватели с капсулами-детонаторами.

Руководивший операцией старший лейтенант Николай Иванович Крючков, коренастый с небольшой бородкой и с неразлучной трубкой, напутствовал нас:

– Хлопцы, в селе мы пробудем не больше часа. Специально ждать вас не сможем. Рассчитайте свое время сами. Учтите, что отсюда до железки, а за ней леса – не меньше пятнадцати километров.

– Николай Иванович, не беспокойтесь, через полчаса вернемся обратно. Вы и тронуться не успеете, – заверили мы его.

До шоссейки дошли быстро. Никакого движения не было заметно. Щебеночное покрытие раскапывалось легко. Поставили вразбежку два толовых заряда с нажимным взрывателем. Замаскировали и сели на обочине перекурить, пряча огонек самокрутки в ладонях. Небо затянуто сплошными мрачными тучами. Не проглядывает ни одна звездочка. Темень такая, что в пяти шагах ничего не видно. Черная земля слилась с черным небом, линия горизонта пропала.

– Ну что, Миша, потопали помаленьку?

–Двигаем в село прямиком через поле. Один черт – и там грязь, и там грязь, зато ближе, – предлагает Миша.

Днем шел дождь, и земля не успела просохнуть. Сапоги вязнут в земле по щиколотку. С трудом вытаскиваем ноги. Идем что-то уж очень долго. Натыкаемся на какие-то амбары. Мимо них мы вроде не проходили. Огибаем их и чавкаем дальше. Где-то запели первые петухи. Не разберем с какой стороны они кукарекают.

Наконец упираемся в забор. Проходим вдоль него и видим кирпичную арку ворот. Похоже, что это церковные ворота. Миша останавливается.

– Это не та деревня, – задумчиво произносит он.

– Ну и что, пойдем в ту, в которую нам нужно, – меня это не волнует. Миша не раз ходил сюда в разведку, и я полностью на него полагаюсь.

– Да пойми ты – это вообще незнакомая деревня, – продолжает Журко.

Тут до меня доходит, что мы заблудились и попали неизвестно куда. Смотрю на светящийся циферблат трофейных часов: солнце взойдет где-то через два с половиной часа. Старший лейтенант Крючков сказал, что до леса пятнадцать километров. Нам надо торопиться. Решаем не искать деревню, где находятся наши, а идти по компасу на север. Все равно они не будут дожидаться нас. Впереди шагает Миша. В кромешной темноте еле вижу его переваливающуюся черную фигуру. Вернее, не вижу, а чувствую темное пятно и слышу тяжелое дыхание. Стрелка компаса смотрит ему в спину.

– Миша, бери левее. Миша, чуть-чуть правее.

И так все дорогу. Компас лежит у меня на ладони, и я часто подношу его светящуюся стрелку к глазам. Иногда тень Миши растворяется, и я слышу только хлюпанье его сапог. Особенно тяжело идти по вспаханному полю, проваливаясь в междурядье. Мы очень спешим. Пот капля за каплей стекает по лицу и между лопатками. Идем без остановок. Перед рассветом ночь становится особенно мрачной. Продираемся сквозь темноту. Но вот начинает на фоне неба виден силуэт Миши. Это еще не рассвет, и пусть он наступит как можно позже. Случайно выходим на полевую дорогу, вьющуюся в нужном для нас направлении. Под ногами такое же месиво из грязи. Мучает жажда.

– Миша, в твоей фляге осталось что-нибудь?

– Нет. Давно еще, до деревни опустошил, и забыл налить.

– А в колее на дороге вода хлюпает…

– Что мы собаки? Лакать языком из лужи, – возмутился Миша.

– А если попробовать зачерпнуть ложкой?