Мы остались молодыми…

Откинув мокрую от пота после бега льняную прядь волос, Петр Ярославцев зло бил короткими очередями. Сибиряк-охотник Саша Матвеев стрелял одиночными на выбор по особенно мерзким мордам. Горячий Петро Туринок, не отрывая пальца от спускового крючка автомата, водил по змеиной очереди слева направо и обратно. Миша Журко, громко чертыхаясь, с колена стрелял по выскакивающим из ворот, державшимся за штаны, фрицам.

Кто просил их прийти на нашу землю? Неужели у них есть матери, сёстры? Неужели они их напутствовали добрым словом?

Ничего не соображающие, растерявшиеся фашисты сползали по стене сарая на землю. Вася Божок перенёс пулеметный огонь вправо, на дорогу в деревню, где замелькали новые вражеские фигуры, и послышалась стрельба. Из деревни начал бить миномёт.

Кто-то потянул меня за сапог. Оказывается Петро Туринок.

– Пора отходить, нас с Божком только трое осталось.

– Трое?.. А что с остальными?

Петро понял моё недоумение и махнул рукой:

– Не беспокойся, они уже дома чай пьют. Я тоже после фронта долго не мог привыкнуть к партизанской тактике: дал по фрицам несколько очередей и сматывайся, пока они не очухались! Ты здесь как в обороне расположился. Ползем через кусты назад. Чуешь, как они пристрелялись. Вася! Прикрой нас! Потом мы тебя! Канава простреливается.

За бугорком взяли в сторону и вышли из-под обстрела. В лощине сидели и курили группа наших ребят. По лесу методично бил миномёт.

– Мы уже уходить хотели. Салеймонов с хлопцами в другую сторону подался, – воскликнул Костя Полещук, бывший местные учитель. Приход его в отряд был необычным. Его задержали часовые, он с перепугу бросился бежать в лес. Но от наших ребят-спортсменов не убежишь. Его поймали и привели в штаб. Он три дня блуждал вокруг лагеря и все боялся подойти: вдруг полицаи или мадьяры?

– А вы что не слышали, что мы бой ведём? – Петро Туринок добавил несколько забористых слов, которые явно смутили курильщиков.

– Слышали, поэтому не уходили, – оправдывался Костя.

Стало смеркаться. Стрельба утихала, но заработал второй миномёт. Сейчас перепуганные фрицы собираются улепетывать из этой лесной деревни.

Петро Туринок внёс предложение: «Давайте переночуем в лубеньских куренях, тут совсем недалеко, дорогу я знаю, а то до Лысой горы впотьмах часа три проблукаем. В куренях угостят молоком и свежими ржаными лепешками. Согласны?»

Все шумно поддержали Петра. Куреней я ещё не видел, это интересно.

Проснулись на рассвете от непривычных звуков: хлопанья крыльев и кукареканья петуха. Потом, в других куренях или в сожженных карателями деревнях, где люди жили в землянках, мы будем встречать одинокую курицу или уцелевшую от пожара кошку, сжавшуюся к людям. Эти одинокие птицы и животные береглись жителями как символы мирной, довоенной жизни. Про них рассказывали, что своим криком они предупреждали появление фашистов.

Курени были теми же «партизанскими» лагерями, только жили в них старики, женщины и дети, бежавшие в леса от нашествия коричневой чумы. На западе их называли «цивильными лагерями». Курени – или шалаши – обкладывались соломой, чтобы там можно было жить зимой. Отапливались они по-чёрному: дым выходил через отверстие вверху. Для света горела лучина.

Курени взбудоражились прибежавшими из деревни людьми. Они взахлеб рассказывали, как вчера партизаны побили и выгнали из деревни фашистов, которые одних убитых, не считая раненых, наложили несколько полных повозок, и увезли с собой. Мы стояли и слушали эти рассказы. Вдруг девушки бросились обнимать нас и целовать.

– Это же наши карасёвцы – москвичи спасли нас!

После этих горячих благодарных со слезой поцелуев можно было идти в бой без сна и отдыха.

Дневка во льну

Командир разведгруппы Борис Салеймонов и Женя Ивлиев собирали группу на очередное задание. Мы с Мишей Журко заблаговременно запаслись двумя противопехотными минами, толовыми шашками и были готовы идти куда угодно.

После нескольких трудных ночных переходов подошли к шоссейке Народичи – Овруч. Борис дал разрешение заминировать её, пока отряд будет отдыхать. Погода стояла мерзкая. Моросил мелкий холодный дождь.

Мы торопились. Быстро выкопали на проезжей части дороги ямку, заложили толовые шашки, на них сверху положили противопехотную мину. Я всунул взрыватель, двумя пальцами держался за ударник, а средним поддерживал боевую чеку. Миша Журко аккуратно присыпал заряд и начал маскировать, приглаживая песок руками и ножом.

Вдруг я почувствовал, что боёк потянуло из моей руки. Чека не держала ударник на боевом взводе! В голове мелькнуло, что я поддерживал не чеку пальцем, а крышку мины. Чека выскочила! Миша не знал, что боевой чеки на ударнике уже нет. Он не знал, что ударник вытягивается из моей застывшей от дождя и ставшей непослушной руки. Еще мгновения и боёк наколет капсюль-детонатор и произойдет взрыв.

Последним усилием пальцев я вырываю за ударник взрыватель из гнезда мины. Неприятный озноб охватил тело. Так уже раз было на Кавказе. Из ногтей сочилась кровь.

Миша обнял меня за плечи: