Мы остались молодыми…

Нам они сейчас совсем не нужны. Нам надо скорее переправиться через железку, чтобы не оторваться от отряда. Район и так взбудоражен разгромом немецкого батальона. За нами того и гляди ринутся каратели, а тут еще этот подбитый эшелон.

Наконец, приближается последняя повозка с флегматичным Иваном Светельским, радистами Колей Тернюком и Васей Вернигоровым. Петро Туринок ругается, их место в середине роты, а они плетутся сзади. Василек смеётся и говорит, что во всём виновато молоко, которое Иван перепил, и приходится часто останавливаться.

Повозка подбирает бронебойщиков, и мы, замыкающими, скачем к переезду. Паровоз уже парит еле-еле, когда переезжаем железную дорогу. Можно вздохнуть спокойно. Из вагонов так никто и не появляется.

За переездом нас встречает комбат Крючков с адъютантом.

– Это вы подбили поезд? – спрашивает он Ярославцева.

– Мы, только он похоже пустой шёл…

– Нет, мне из роты Ламшина сказали, что немцы сыпанули назад вдоль дороги, как только паровоз запыхтел, и сейчас уже к Сарнам подбегают, тут недалеко: километров сорок, – пошутил Николай Иванович, дымя неизменной трубочкой, – дай команду Саше Тютневу полоснуть зажигательными под крышами вагонов. Когда мы скрываемся за высокими деревьями, из окон состава начинают выбиваться языки пламени.

* * *

Карасёвцам навсегда осталось в памяти село Яблонька к северу от Костополя недалеко от реки Горынь. Был один из последних теплых дней глубокой осени. На голубом небе ярко светило солнце. Медленно проплывали сверкающие белизной облака.

В головном дозоре ехали эскадронцы: взводный Володя Воловиков, Иван Кучерявый – москвичи, и Миша Прищепа из Выступовичей. Вдали забелели хатки села Степань. Иван Кучерявый вскинул руку вперёд и сказал:

– Засада…

В следующий миг он покачнулся и стал оседать. Подскочивший на коне Володя Воловиков поддержал его рукой. После этого только донёсся звук единственного выстрела. Фашистская пуля пробила сердце Ивана Кучерявого.

Хоронили Ивана на сельском кладбище при громадном стечении народа. В изголовье с гармоникой стоял Пётр Ярославцев и тихо играл мелодию: «… вы жертвою пали в борьбе роковой…» Прошли, прощаясь однополчане – омсбоновцы, прошёл спе-шившийся кавэскадрон.

В стороне стоял с чёрными лентами, вплетёнными в гриву, конь Ивана. Конь стоял тихо, не вертя головой, только настороженно поводил ушами.

Люди, страдая, слушали прощальные слова командиров и боевых друзей. Женщины плакали, утираясь платочками. Прозвучал трехкратный, отозвавшийся эхом в лесу, залп винтовок.

Сотни бойцов партизанского соединения имени Александра Невского прошли мимо, бросая в могилу горсти земли. Вырос холмик, увенчанный красной звездой. Прощай, товарищ.

Петро Туринок чуть слышно прошептал:

– Иван Кучерявый уже десятый из отряда, перешедшего линию фронта.

Впереди нас ждали новые бои.

После боя

Колонна партизан давно втянулась в бескрайний лес. Скрипел песок под колёсами повозок. Хрипели измученные кони. Изредка колёса наскакивали на корни деревьев, повозки вздрагивали и раненые стонали.

Люди тяжело шли по лесной дороге. Заскорузлые, в ссадинах, руки устало лежали на автоматах, висевших на груди и всегда готовых к бою. «Пэпэша» с диском был тяжелее винтовки, но казался легче: нести его было удобнее. С ним не расставались, даже когда спали. Винтовку на марше старались незаметно от старшины подсунуть на повозку, положив в карманы пару гранат, на всякий случай.

Горячка изнурительного боя проходила. Разговоры постепенно стихли. Каждый думал, глядя под ноги на бесконечную дорогу, «когда же донесётся команда о привале?» Над лесом спускалась ночь. Погасли блестевшие золотом вершины стволов громадных сосен.

Вперед проскакала конная разведка Ивана Дыбаня, оставленная заслоном в начале леса. Она доложила, что немцы подошли к лесу, но войти в него на исходе дня не решились. Наконец колонна встала. Посыльный штаба передал приказ: «раненых (с повозками) направить в санчасть, кормить коней, готовить ужин». Петра Ярославцева и других ротных вызвали к командиру соединения Виктору Александровичу Карасёву.

Партизаны оживились. Послушался стук топоров. Затрещал валежник. Замелькали огоньки костров.

Во взводе Михаила Журко шёл неторопливый разговор:

– Фрицы теперь пошлют «раму» или «костыль» искать нас, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Петро Туринок – старшина роты.

– Ночью не полетят они, а вот утром нагрянут после своего завтрака, – из тьмы за костром просипел пересохший голос Саши Матвеева, командира третьего взвода, мрачноватого, кряжистого сибиряка следопыта и охотника.

– Да… «после завтрака», – мечтательно протянул радист Коля Тернюк, – нам бы хоть кусок мясца, да хлебушка вдоволь поесть.

Два радиста, прикрепленных к роте, были очень молоды. Из девятого класса они в Ворошиловграде ушли в спецрадиошколу, научились работать на рации, стрелять, прыгать с парашютом, и вот уже несколько месяцев находятся во вражьем тылу. Ребята много работали на связи, недосыпали, и им всегда хотелось есть.