Мы остались молодыми…

– А что, сало варёное надоело? Пожевали и порядок, – нахмурившись отозвался Петро Туринок, – скоро и этот трофей кончится. Мука-то есть, а хлеба испечь негде. Сколько дней идём – и ни одной целой деревни не встречается: все спалены карателями. А хлеб… от хлеба одна тяжесть в животе и вспучивание вредное для соседей.

– Петро, – перебил старшину радист Вася Вернигоров, – ты ведь недавно, до костопольского боя, где захватили большие трофеи, про сало говорил, что оно и в тяжесть, и вредное, и только один хлеб сплошные калории?

– Чудак ты Василёк, сала тогда не было и в помине, вот оно у нашего Туринка и было вредным. У него, по принципу, «что дышло, куда повернул – туда и вышло!» – шутя напал на старшину Виктор Прокошев, радист-метеоролог.

Все засмеялись. Петро Туринок поднял руки и заткнул уши.

– Где собрались три «музыканта», – так в целях конспирации и в шутку называли радистов, – доброму человеку дельного слова не дадут сказать, – отбояривался Туринок.

Выручил старшину из затруднительного положения приход командира роты Петра Ярославцева.

– Хлопцы, приказано отдыхать до утра. Коней не распрягать. Дежурному взводу обеспечить патрулирование на участке роты. Помкомроты Марат проинструктирует. Кстати, где он?

У нас в загашнике классная махорка была.

– У дороги возле ротной повозки копается, – показал рукой Петро Туринок. Кисет еле нашли. Антон Скавронский – наш ездовой и повар, разведчик и снайпер, до войны лесничий, засунул его в ящик с патронами и сверху положил противотанковую мину. Сам отправился с ведром к ручью, чтобы напоить коней.

– Правильно сделал, что спрятал, – усмехнулся Ярославцев, – а то махру давно бы умыкнули, вон сколько жаждущих.

Народ у костра зашевелился. Десяток рук, словно шеи гусей, потянулись к кисету. Табак, после оружия, шёл главным пунктом жизни, важнее еды. Махорку, когда не было настоящего самосада, а настоящий бывал редко, делал по своему рецепту сам Антон Венедьевич Скавронский, он многое знал и всё умел делать. Махоркой она только называлась. На самом деле это была душераздирающая смесь дубовых и вишнёвых листьев с бадилякой – корешками махорочных листьев, оставшихся от лучших времен. Всё это «сдобрено для вкуса» – по выражению Антона – какими-то цветами.

– Опять перемолотая оглобля! – кашляя и отплёвываясь, ворчал радист Вася Вернигоров.

– Знать бы: «костыль» утром прилетит или позднее? Коней и повозки надо успеть замаскировать и костры затемно погасить, чтобы дым успел над лесом развеяться, – вернулся к своей заботе старшина Петро Туринок.

– Замаскируем с утра, – ответил за всех Миша Журко, – как начнёт развидняться. На машинах фрицы преследовать нас не будут. По такой дороге на повозках еле проехать можно: оси за деревья цепляются. А «костыль», это точно, в девять утра начнёт завывать над лесом, как по расписанию.

– В таком лесу с воздуха нас трудно заметить, – негромко произнес Пётр Ярославцев, – не то, что на поляне под Мозырем.

– А что случилось там? – заинтересовался Петро Цалко. Он одним из первых пришёл к нам в спецотряд, ещё на базу в урочище Лысая гора, и заявил: «дайте мне автомат, хочу бить о фашистов». Автомат ему тогда не дали, но карабин он получил.

– Пусть Петро Туринок расскажет, как он здорово припустился, только подковки сверкали на солнце, – завел своего дружка Ярославцев.

– Ну, каблуки мои он видеть не мог, так-как бежал-то я за Петром Ярославцевым, – не остался в долгу Туринок.

Старшина не спеша прикурил от уголька, перекидывая его с руки на руку. Оглядел красные от сполохов костра усталые лица партизан и, оставшись довольным общим вниманием, начал неторопливо рассказывать.

– Отряд прошёл уже сотни километров от линии фронта. Зима сменилась весной, растаяли снега. К тому времени мы разжились у полицаев пароконными повозками. Лыжи и волокуши бросили в какой-то лесной деревушке. Груз лежал на телегах, и идти стало намного веселее: лямки вещмешков не натирали до крови плечи. Главное, как говорили в старину индейцы: «наступила чёрная тропа», за нами не тянулся след по снегу. Двигаемся как-то днём, впереди в разведке Борис Салеймонов, Вася Куликов. Птицы поют, листики распустились – красота. Кругом всё тихо и спокойно. Дорога пересекает большую поляну, разведка уже исчезла впереди в лесу. Вдруг… – Петро – делает страшные глаза, вытягивает в стороны руки, – по-над лесом, из-за деревьев, на бреющем, вылетает фрицевский «костыль» и разворачивается, – Туринок склоняется набок и показывает руками, – и начинает кружить над нами, точно навозный жук. «Сейчас паразит будет бомбить нас» мелькнуло у всех. Мы на поляне, как яйца на горячей сковородке, без пальцев пересчитаешь. Бросаемся в лес занимать огневой рубеж. Я за Петром Ярославцевым бежал. Он подлиннее меня, ему лучше видно, куда бежать надо подальше от «костыля», – Петро Туринок с ехидцей поглядывает на своего тёзку Ярославцева, – а фриц самолёт наклонил, морду свою высунул и кулаком грозится. Камня под рукой не оказалось, так бы и залепил ему по башке!