Мы остались молодыми…

– А вы, товарищ старшина, по нему очередью из автомата могли бы полоснуть? –спрашивает напряжённо слушающий шестнадцатилетний пулемётчик Женя Гирба.

– До автомата ли, – отмахивается от вопроса Туринок.

– Бежали «оборону занимать», ясно сказано, стрелять-то некогда, – с иронией поясняет Миша Журко.

Кругом заулыбались. Туринок этого не любит, над ним не очень пошутишь. Он оглядывается на весельчаков.

– Там бы вы не ржали, когда «костыль» над головой висит. Была у нас и бронебойка с нежным названием «салатурия», да лежала на повозке, как у некоторых из «смешливых» винтовки на фурманках под сеном едут. Знаю я…

Смех у некоторых мгновенно пропадает. Довольный Туринок продолжает свой рассказ.

– Добежали мы до опушки леса и там залегли. Вася Божок и Макар Тимошевский установили сошки «дегтяря» на пень и водят стволом пулемёта за самолётом – смелые хлопцы, ничего не скажешь. Но команды «огонь» Виктор Александрович не подаёт, а без команды, дорогой Женя, какая стрельба? Нас тогда мало было: лежали все рядом и командир, и комиссар Михаил Иванович, и смотрели на летавший «костыль». Фриц почему-то не стреляет и не бомбит. Потом немного поднялся, отлетел на другой конец поляны и там на пустом месте начал кидать бомбы и палить. Мы лежим, а он метрах в двухстах заходит, нам смешно стало. Помнится Петр Ярославцев сказал: «не иначе как у фрица после шнапса глаза на лоб вылезли и смотрят в другую сторону. Тут хлопцы наши Миша Минаев, Коля Новаторов, Иван Изотов появляются с повозками, коней ведут за уздцы прямо по целине. Коля Новаторов и говорит: «ребята, тикаем глубже в лес, пока фрицы не передумали, а то поздно будет, мне эта карусель не нравится».

– Подожди, Петро, рассказывать дальше, я быстро! – срывается с места Коля Гапиенко. Он совсем поправился после тяжёлого ранения, только чёрная повязка закрывает глаз.

– Что с ним? Не иначе как сало без хлеба взыграло? – поворачивается к Туринку Антон Скавронский.

Тот на такие выпады старика – Антону лет под сорок – не обращает внимания, медленно раскуривает погасшую цигарку. Гапиенко вскоре возвращается с высоким светловолосым словаком Гришей Гощаком. Пришёл он к нам со своим другом Павлом Гривиком осенью перед выходом соединения в рейд. Определили их пулемётчиками в нашу роту. Павел тоже был высокого роста, но с тёмными волосами и почти не говорил по-русски.

Лётчик Гриша Гощак и механик Павел Гривик были мобилизованы немцами, пытались перелететь линию фронта, но неудачно. Их приговорили к смертной казни. Накануне расстрела они снова бежали, долго блуждали по лесам, пока не встретили одну из наших разведгрупп. Когда узнали, что мы уходим на запад, отложили свою мечту попасть в бригаду Людвика Свободы, действовавшую на фронте, и пошли с нами.

– Петро, разреши, пожалуйста, сначала рассказать Грише, как он бомбил партизан, а потом ты закончишь, – попросил Коля Гапиенко.

Туринок да и остальные удивилась этой неожиданной просьбе Николая. Его все любили за скромность и душевную чистоту, за смелость в бою и прощали порой ребяческие выходки. Однажды он, желая обрадовать своего командира, променял в деревне его строевого коня, хорошего рысака, на необъезженного жеребца неописуемой масти. Вся рота дружно хохотала, глядя на обескураженного Петра Ярославцева, к которому Коля подвёл нового коня. Пётр лишился дара речи, потом, сильно заикаясь, послал Колю вместе с жеребцом куда-то в неописуемую даль.

– Когда мы с Павлом служили у немцев, – медленно подбирая слова, начал Гриша Гощак, – нам не доверяли и поручали всякую грязную работу. Раз мы увидели четырёх повешенных партизан и дали друг другу слово никогда не воевать с русскими. Летать меня посылали редко и всегда с немцем-наблюдателем. Но как-то я полетел со стрелком, тоже словаком, – у фашистов стало не хватать людей. Нам приказали разбомбить партизанскую лежанку… Я что-то не такое говорю? – остановился Гриша, увидев улыбки партизан.

– Все правильно, Гриша, – поддержал его Коля Гапиенко, – только, наверное, не «лежанку», а стоянку партизан, хотя бывают и зимние лежанки у партизан, которые боятся оставлять следы на снегу.

– Да, да! Стоянку партизан. Летим над лесом и видим повозки и людей с оружием. Подлетели ближе, а люди побежали в лес, испугались. Тогда мы отлетели в сторону, и там бросили бомбы и постреляли в воздух.

Москвичи-омсбоновцы, совершившие отважный тысячекилометровый рейд по тылам немцев, явно заинтересовались сообщением Гриши Гощака и придвинулись ближе к огню.

– Это было у вас в Словакии? – первым спросил всегда невозмутимый, немного флегматичный Николай Тернюк.

– Нет, здесь в Остланде, – Гриша смутился и быстро поправился, – тут в России, мы летали из Овруча, там был фашистский аэродром.

– Когда же это было, в этом году? – поднял голову Пётр Ярославцев, явно что-то вспоминая.

– Да, в этом году, весной, только листья появились…

– А над поляной, где вы партизан увидели, кружили? – полюбопытствовал Вася Вернигоров.

– Да, небольшой вираж, мы хотели сесть, но очень много пеньков, мы разбились бы, – вспоминая тот полёт, задумчиво ответил Гриша.