Мы потребуем крови

Голос Амуна звучал тихо, но ярость в его словах напомнила мне, как Гидеон позволил ему остаться в нашем первом чилтейском лагере, наверняка зная, что его убьют. Как Гидеон приказал нам не отрезать врагам головы. Как он заключил сделку с чилтейцами, чтобы заманить побольше левантийских воинов. Как отдал своих седельных мальчишек. Как истреблял целые города с невинными людьми. Что еще он мог добавить к этому списку?

– Вы знаете про город? Про Мейлян?

Амун кивнул.

– И про нападение на лагерь дезертиров.

– Да, так вот, сразу после этого… – Ясс бросил в мою сторону настороженный взгляд, – он изгнал множество Клинков и… убил других. Якобы за то, что они замышляли против него, но на самом деле эти люди выступали против Лео. Мне жаль. – Теперь он смотрел прямо на меня: – Он убил Йитти. И еще несколько Вторых Клинков гурта Торин.

Меня будто огрели дубиной по голове. То ли я сам зашатался, то ли земля ушла из-под ног, но голос Амуна доносился теперь откуда-то издалека. Йитти. Я просил его о помощи. Он вел Клинков домой, а я остановил его. А теперь…

Меня вырвало, и мой ужас выплеснулся в траву к ногам Дзиньзо. Вместе с чувством вины меня захлестнул гнев на Лео, Эзму и всех, кто когда-либо пытался управлять левантийцами. Но под всем этим скрывалось тошнотворное понимание, что Гидеоном не нужно было управлять, не нужно подталкивать, он сам был способен на ужасные поступки.

– Рах.

Амун положил руку мне на плечо. Я старался дышать ровнее, вдыхать и выдыхать с той же легкостью, как до разговора с Яссом, с той же уверенностью в своей цели. В Гидеоне.

Над моей головой Ясс шептал что-то успокаивающее Дзиньзо, а я не мог поблагодарить его за это. Не мог сосредоточиться. Амун больше ничего не говорил и не пытался утешить меня. Любые слова были бессильны. Под влиянием Лео или нет, но кровь моих Клинков была на руках Гидеона, так же, как кровь Сетта – на моих.

Какое-то время я не мог пошевелиться, не хотел вставать или смотреть вверх, не хотел встречаться лицом к лицу ни с ними, ни с решением, которое предстояло принять. Но время не остановить. Ночь заканчивалась. И сколько бы я ни повторял себе, что Гидеон стал чудовищем, и все, что он сделал, неправильно, и он заслужил все, что ему грозило, мысли возвращались к тому, как он одинок и испуган. И к мальчику, которым я когда-то был, сидящему в стороне от гурта, стыдящемуся.

Я встал. Ноги дрожали сильнее, чем хотелось бы. Думаю, Амун понял, что я скажу, до того, как я раскрыл рот. Что-то покорное и болезненное промелькнуло на его лице, но он промолчал.

– Я пойду к нему.

– Если ты все слышал и все равно идешь, мне тебя никак не разубедить, – сказал Амун. – Но как же здешние левантийцы? Как же Эзма? Мы отправляемся с рассветом, забыл?

– Ты не успеешь вернуться, – сказал Ясс. – Единственный безопасный путь в город лежит через пещеры под стенами, но на это требуется время.

Мой народ или Гидеон. Я едва не рассмеялся над тем, как легко сделал выбор.

– Я иду. Амун, ты будешь вместо меня заместителем Эзмы. Ты не хуже меня знаешь, что она задумала.

– Да, но я не ты. Люди не последуют за мной только потому, что я посмотрел на них. У меня нет твоего красноречия.

Я положил руку ему на плечо и изобразил улыбку.

– Думаю, я научил тебя не только тому, как быть упрямым ублюдком. Но в любом случае, я не могу попросить тебя отправиться вместо меня к Гидеону, поэтому иного пути у нас нет.

Амун не сказал, что Гидеон заслуживает того, чтобы его бросили, что я ошибаюсь и должен думать о своем народе, и за это я был безмерно благодарен.

– Знаю, он сделал…

– Просто иди, Рах. Я знаю, не надо мне объяснять. Мне это ни хрена не нравится, но я понимаю. Ты должен пойти, иначе будешь казнить себя вечно.

Второй раз за ночь я сжал его в объятиях.

– Я знал, что ты заставишь меня гордиться тобой, Амун.

– А я знал, что ты поведешь себя как благородный идиот. У тебя это отлично выходит. А теперь отправляйся, пока не стало слишком поздно.

Я хотел поблагодарить его за самоотверженность, но не смог. Я просто вздохнул и повернулся к Яссу.

– Ладно, показывай дорогу.

22

Мико

– Тиатепх, – сказала я.

– Звук «п» должен быть сильнее.

Обучая меня, Тор потихоньку расслаблялся. Сначала он стоял по стойке смирно, потом слегка ссутулился, затем сел, а теперь уже разлегся на подушках в углу, уставившись на колышущуюся ткань шатра.

– Тиатепх, – повторила я. И поскольку он не подал знак, что получилось лучше, продолжила дальше: Тиатепх. Тиатепх. Т-и-и-а-а-а-те-пх!

Он закатил глаза и посмотрел на меня.

– Вы вообще воспринимаете это всерьез?

– А ты? – огрызнулась я.

Он нахмурился, опустив брови, и это молчаливое осуждение почему-то показалось хуже, чем неодобрительные взгляды министра Мансина.

– Я ведь здесь, верно?

Я вздохнула.

– Да, и я понимаю, что никогда не сумею отблагодарить тебя за помощь, но день был долгим, я устала, а левантийский язык такой…

– Не такой сложный, как кисианский.

– У тебя всегда наготове ответ, чтобы я почувствовала себя тупым нытиком.

Тор рассмеялся, и этот настолько редкий звук застал меня врасплох.