– Совершенно точно, ваше величество, – сказал он, приподнимаясь на локте. – Я считаю это своим первостепенным долгом. Чтобы вы не вознеслись слишком высоко над нами, смертными.
– Ты просто чудовище.
Я почти пожалела, что сказала эти слова, пусть и в игривом тоне, но его губы изогнулись в улыбке, а вокруг глаз появились морщинки. Он поднял кулаки в левантийском приветствии, при этом по-прежнему опираясь одним локтем на пол.
– Это мое самое лучшее качество.
Прежде чем я успела придумать ответ, снаружи раздалась левантийская речь, и на долю секунды мое сердце сжалось в уверенности, что вернулся Рах, но свернувшаяся на полу Чичи лишь подняла голову. Тор с ворчанием поднялся и шагнул к входу, как будто в его обязанности входит провожать гостей в мой шатер.
Сказав несколько слов, он вернулся.
– Это Амун, ваше величество. Амун э'Торин. Он говорит, что вам пришло письмо.
– Письмо? От кого? – Но Тор, естественно, лишь пожал плечами, и я покачала головой. – Не важно. Попроси его войти. Ты можешь…
Тор прервал мой вопрос, язвительно заметив:
– Я ведь здесь именно для этого, разве не так?
Прежде чем я ответила, в шатер вошел Амун э'Торин и неуверенно застыл на пороге. Я знала, что вторая часть их имени происходит от названия гурта, но все равно удивлялась, увидев Торина, так не похожего на Раха. Амун был на полголовы ниже своего бывшего капитана, с широким лицом и квадратной челюстью, как будто высеченной из камня, хотя и сама могла бы сойти за кайло. Глубоко посаженные глаза придавали Амуну скорбное выражение лица, хотя, быть может, оно имело отношение к его миссии.
Наверное, я поздоровалась с ним, потому что он поприветствовал меня по-левантийски, а потом передал свиток, скрепленный кисианской печатью. Я взяла его дрожащей рукой, пытаясь догадаться, от кого письмо, но не нашла никакой эмблемы.
– Пришло из Когахейры, – сказал Амун, а Тор перевел. – Письмо отдали Яссу эн'Окче, а он принес его по сети пещер, когда пришел за Рахом.
Говоря это, Тор бросил на меня быстрый взгляд, и все напряглись. Я взяла письмо, но не опустила руку, замерев.
– За Рахом?
Амун поморщился, воинственно посмотрел на Тора и выпятил и без того квадратную челюсть.
– Он ушел, – перевел Тор. – Ему тоже пришло сообщение. Дело в том… это трудно объяснить, но Гидеон в тяжелом положении, и Рах поспешил к нему, пока его не разорвали на части левантийцы.
Накануне вероятного сражения Рах ушел к тому самому врагу, которого я собралась изгнать. Все гораздо сложнее, и Рах мне не принадлежит, но я не могла избавиться от чувства, что меня бросили.
– Понятно, – сказала я, потому что надо же было что-то сказать, чтобы выглядеть хладнокровной и спокойной, как будто капризы идущих с нами левантийцев ничего для меня не значат, хотя мне хотелось задать сотню вопросов. Почему левантийцы ополчились против Гидеона э'Торина? Что об этом думают кисианцы Когахейры? И самый важный вопрос: где Рах? Что значит для него Гидеон э'Торин, помимо того, что он собрат по гурту?
Но в конце концов я сумела задать только один вопрос:
– Он уехал один?
– Да, ваше величество. Ясс эн'Окча покажет ему дорогу. А утром, когда мы отправимся искать другие гурты поблизости, я займу его место заместителя заклинательницы Эзмы.
Я кивнула. А что мне еще оставалось?
– Спасибо.
Амун еще раз поднял кулаки в приветствии и ушел, и только застывший в напряжении Тор как будто не знал, остаться ему или уйти.
– Они долгое время дружили, – рискнул он высказаться после паузы. – Не знаю, сохранилась ли их дружба после всего этого, но… Рах… всегда был… очень порядочным. Он поступает правильно, даже если восстает против этого.
– Я понимаю. Надеюсь, ему не придется сожалеть о своем решении. А ты пока можешь отдохнуть, Тор. Спасибо за помощь с речью.
Он кивнул, а потом, вспомнив о субординации, поклонился и вышел.
Я не стала немедленно распечатывать письмо, а постояла в одиночестве в центре шатра. О чем говорится в послании? О том, чего я больше всего хочу или чего больше всего боюсь? Это ответ от императора Гидеона? Того самого, к которому отправился Рах, чтобы его спасти? Вряд ли. Но тогда от кого оно? От Сичи? Эдо? Я понятия не имела, кто находится в Когахейре при дворе самозванного императора, но и не могла больше медлить и взломала печать. Красный воск осыпался на пол, и я развернула свиток.
«Дорогая Коко», – так начиналось письмо, и с колотящимся сердцем я посмотрела в конец, на имя Сичи, размашисто написанное черными чернилами.