Мы потребуем крови

Быстрый перестук копыт перекрыли крики. Мы пересекли короткий участок твердой земли и тут же снова плюхнулись в лужу, с трудом увернувшись от клубка спутанных веток, больше похожих на птичье гнездо, чем на дерево. Позади мелькнула тень, и Амун, услышав мой резкий вздох, пришпорил лошадь, отворачивая от реки. Нос щекотал запах грязи, соленой воды и гниения, напомнивший другой раз, когда я был ранен и скрывался от своих соплеменников.

Амун пробрался через густые заросли и резко свернул на узкую дорожку, вызвавшую во мне те же воспоминания, что и запахи. Путь в Отобару. Возможно, если доберемся до святилища, мы сможем… что? Спрятаться? Сражаться? Ни то, ни другое невозможно, если их слишком много. Но и продолжать гонку становилось все более невозможным.

Мокрые отпечатки копыт на свежевытоптанной тропе блестели в утреннем свете. Впереди лежал крутой поворот. Дорога к святилищу была совсем близко.

– Да, – ликуя, воскликнул Амун. Хотя, если следы принадлежали Эзме и остальным, мы просто обменяли одну смерть на другую. – Кто-нибудь сейчас нас видит?

Я оглянулся и, крепко держась, внимательно осмотрел лес. Рассветные лучи падали под острым углом, образуя странные тени, но лошадиных силуэтов или проблесков цвета я не увидел.

– Нет. Но я уверен, что они недалеко.

Амун крякнул и на крутом повороте вправо резко бросил лошадь влево, в лес. Тонкие ветки хлестали нас по рукам и ногам, а его, наверное, и по лицу. Так же внезапно он остановил лошадь. Мы стояли неподвижно в густой листве, задыхающиеся и потные, несмотря на утреннюю прохладу.

Я уже хотел спросить, что он задумал, но он повернулся в седле и предостерегающе покачал головой. Мы прислушались. Шелестели листья, у лица жужжали насекомые, но больше ничего не было слышно, кроме нашего неровного дыхания. Затем раздался стук копыт. Медленно нараставший грохот приглушался лишь грязью. Ни криков, ни возгласов, только слаженный перестук, подбирающийся все ближе по тропе.

Амун напрягся, затаив дыхание, как будто его могли услышать на таком расстоянии. Сквозь густые заросли деревьев стремительно проносились силуэты. Я начал считать, но остановился, когда они слились в непрерывную линию. Два десятка, а может, и больше. Они следовали по тропе. Стук копыт начал медленно затихать, и Амун расслабился.

– Что ж, пока пронесло, – сказал он. – Но как скоро они зададутся вопросом, не пропустили ли нас, и пошлют кого-нибудь обратно?

– С такой-то скоростью? Через несколько минут.

Он мрачно кивнул.

– Нам нужен новый план.

– Нам нужен отдых в безопасном месте.

– Где сейчас безопасное место? – Амун провел по лицу дрожащей рукой. Другой, такой же трясущейся, он все еще держал поводья. Я решил, что он дрожит не от страха, а от слишком большого напряжения без отдыха и еды. Взмыленная лошадь тоже долго не продержалась бы.

– Что ж, можем остаться здесь, но… Не думаю, что догонять остальных безопасно.

– Как только тебе это в голову пришло? – Амун безумно расхохотался, но резко захлопнул рот. – Мы нигде не в безопасности. Я не знаю, куда нам податься. Или даже… или даже что делать. – Он снова провел рукой по лицу, и я заметил, как он постарел за эту ночь. – Проклятье, это какое-то лошадиное дерьмо, Рах. Как ты только с этим справляешься? Каждый раз, когда я пытаюсь поступить правильно, все идет наперекосяк и…

Он замолчал и отвернулся.

– Потому что поступать правильно в трудные времена очень и очень непросто. Думаешь, легко высоко подняться в глазах богов?

– Мне плевать на богов. Я даже… я даже больше не верю в них. Я просто пытался бросить тебя, как ты помнишь. Пытался. Хотел убедить себя, что заклинательница Эзма объявила кутум по очень веской причине, но не смог заглушить тоненький голосок сомнений в голове. Этот голосок доказывал, что я могу что-то сделать, и если не сделаю, буду винить себя до конца жизни. А это гораздо хуже, чем быть изгнанным заклинательницей, ведь, по правде говоря, кто еще у нас есть, кроме самих себя? Кроме тех немногих, за кого мы можем держаться, кому доверять?

– Не знаю, – ответил я, и правда отозвалась болью в груди. – Я не знаю. Все ужасно запуталось, но мы разберемся, Амун, обязательно разберемся. Все наладится. Мы найдем путь. Здесь или на родине, но мы найдем верный путь. А сейчас нужно просто выбраться отсюда и найти укрытие.

Амун не ответил, но и не пришпорил коня. Он сидел, теребя дрожащим пальцем губу и покусывая ее, даже не осознавая этого.

– Нам нужно вернуться, – наконец произнес он. – Вернуться домой. Здесь не наш дом. Это не наш народ. Если разберемся, что за беда происходит в степях, и победим города-государства, то снова станем настоящими левантийцами.

Когда Тор заговорил о борьбе за степи, я отказался: для этого нужно объединить левантийцев, уничтожить нашу суть, чтобы создать новую. Но если мы не могли сражаться за родину и не могли сражаться за новую империю, что нам оставалось? Может, пора позволить образу жизни левантийцев превратиться в воспоминание? Должны ли мы так поступить? Мог ли я это позволить?