Мы с Витькой

Девочка быстро исчезла в лесу. Через пятнадцать-двадцать минут она вернулась. Мы напились и возвратились к своему делу. Машутка сунула кружку и бутылку в корзинку, аккуратно сложила тряпицу, накинув ее сверху, и как незаметно появилась, так незаметно исчезла в лесу.

— Далеко идти домой? — спросил я о девочке.

— Нет, версты три, — ответил Димка.

— Не заблудится?

— Машутка-то? — удивился Васька. — Да что ж она, первый раз, что ли, здесь?

Темнело быстро. Землекопы еще кое-как могли продолжать работу, а пилить стало совершенно невозможно, тем более рубить. Там, где трактор светил фарами, продолжалась работа, а там, где света не было, оставалось только сидеть, что мы и делали, и, должен сознаться, не без удовольствия. Но еще большее удовольствие испытал я, да, наверное, и не я один, когда пронеслось в лесу:

— Кончай работу!

По дороге двигался, сверкая фарами, открытый легковой автомобиль. Он остановился, и тотчас же в свете фар замелькали фигуры. Люди толпились там и слушали, что говорил человек в полувоенной форме — секретарь райкома. Оттуда-то и была подана команда:

— Кончай работу!

Потом с разных сторон зазвучали голоса:

— Яхинские, сюда!

— Огуменовские, сюда!

— Еськинские, собирайся!

Я крикнул Витьку и деда Никанора, но никто не отозвался. Скрипели повозки, на них складывали лопаты, пилы и топоры. Тракторы уходили по дороге. Зазвучал голос, сзывавший еремовских. Я уже собрался идти туда и стал прощаться с товарищами.

— Куда ты сейчас пойдешь? — остановил меня Димка. — До села, считай, километров восемь да оттуда до мельницы пара километров будет…

— Будет, — подтвердил я.

— Пойдем к нам, тут рядом. Переночуешь, а завтра поутру и подашься.

Я согласился, тем более что устал и на самом деле сильно. Хотелось скорее лечь спать. На повозку сложили инструмент. Я тоже сунул свой багор. На телеге сидела та самая женщина, которая работала вместе с нами — возила сваленные деревья.

— Может, устал, сынок? Садись, подвезу, — предложила она.

Я отказался, так как все юхинские собирались идти пешком. Повозка тронулась, а мы за ней. Лошаденка, почуяв дорогу к дому, засеменила трусцой, и скоро только слышался грохот колес по неровной лесной дороге.

Люди шли утомленные, но оживленно обсуждали события дня. Я узнал, что жители Юхина еще утром, как коров гнать, услышали запах дыма. К десяти часам уже точно знали о пожаре в Мостищах. Передавались подробности: кто увидел пожар и как увидел, кто первый побежал и куда побежал. В нашей группе нашлись люди, сражавшиеся на передовой. Они с боем отступали от рубежа к рубежу перед разыгравшимся пламенем.

Сейчас выяснилось, что к полудню, когда ударили в набат, пожар уже бушевал вовсю в самой середине густого ельника, который называется «Мостище». Огонь охватывал все новые и новые лесные чащи, медленно расползаясь во все стороны.

— Кабы пожарные машины с города вовремя подошли к ручью, там бы можно было остановить, — слышится мужской голос.

— Там низина — нешто они могут туда подойти? — отзывается другой.

— А сейчас, секретарь сказывал, пожар-то прижали к огуменовской дороге, — говорит какая-то женщина.

— Так там же ручей возле самой дороги! Хоть и маленький, да ручей, — вставляет наш Димка.

— Да нешто его водой взяли? — возражает тот же мужчина, который заговорил первым. — Молодняк-то около дороги трактора весь перепахали. Вот огонь туда дошел, и все…

Лес с одной стороны дороги кончился. Слева лежит поле с темными копнами кустов. Вдали виднеется далекая лесная гряда. А над той грядой, словно развалившись в кресле, в ночном небе сияет ущербная луна. Впереди видны огоньки в окнах юхинских домов. Где-то далеко шумит трактор.

Сейчас по всем дорогам от Мостищ растекаются в разные стороны участники сражения с лесным пожаром. И я иду по незнакомой дороге, в незнакомую деревню, с незнакомыми людьми. Я проголодался изрядно и устал. Но, несмотря на все это, мне хорошо.

Пусть бы посмотрели на меня сейчас Витькин отец, любящий посмеяться над нами, или наша вредная соседка Варвара Алексеевна. Наверное, они совсем иначе подумали бы обо мне. А мальчишки и девчонки с нашего двора смотрели бы на меня с завистью.

Несмотря на поздний час, в Юхине еще никто не спал. В каждый дом возвращались люди с пожара: в один муж или сын, в другой мать или дочь, в третий чуть ли не вся семья. Васька ушел от нас в самом начале деревни. Наконец и Димка повернул к дому, где смотрели на дорогу два окна и одно, более тусклое, светилось сбоку, около маленького крылечка.

— Устал, поди, сыночек? — встретила Димку мать, высокая худая женщина.

Тут же вертелась Машутка, прыгая с ножки на ножку и встряхивая тонкой потешной косичкой.

— Это Серега, с мельницы, — показал Димка матери на меня, — далеко ему домой идти…

— Знамо дело, — сейчас же согласилась мать, — куда же ночью-то. Только уж не обессудьте, у нас и еда простая и спят ребята на сеновале, — обратилась она ко мне, как бы извиняясь.

— Что вы, что вы! Мы тоже спим на сеновале…