Мы сделаны из звёзд

Она звучала как самый настоящий серийный убийца. А я, накачанный антидепрессантами, в принципе не особо придавал этому значения. Какая разница, если жизнь оборвется именно здесь?

Мелани вдруг резко остановилась. Мы оказались в прочищенной лесной чаще посреди уже поредевших от глубокой осени деревьев. Прямо в центре зарослей простилались рельсы железной дороги, слегка тронутые порослью пожелтевшей травы и мокрого мха.

Мелани, не раздумывая, взобралась на небольшой выступ и встала на рельсы. Она посмотрела на меня:

— Время?

— Шесть двадцать шесть, — ответил я, настороженно оглядываясь по сторонам.

— Сейчас... — прошептала она.

— О чем ты?

Я ничего не понимал, и это ужасно бесило меня.

— Ты слышишь?

Я навострил уши, и...ничего.

— А что я должен услышать? — щурясь и напрягая слух, спросил я.

Она приподняла палец в воздух, приказывая вслушиваться в малейшие звуки. Я не услышал, но почувствовал. Рельсы под моими ногами вибрировали, с каждой секундой все ощутимее.

Мелани посмотрела на меня с предвкушением во взгляде.

И вот оно. Очертания поезда в тусклом вечернем освещении показались издалека. Я отчего-то застыл, зачарованный переливающимися в вечернем воздухе светом передних фар. И меня на секунду даже перестало коробить то, что они казались мне все явственнее.

Поезд приближался. Мелани переплела мои пальцы со своими и посмотрела на меня извиняющимся взглядом. Звуки раздавались все отчетливее, пока расстояние между нами и транспортом сокращалось. Я ждал в оцепенении только потому, что думал, что Мелани сама вот-вот стащит нас обоих с рельс за землю. Но я ошибался. Она посмотрела на меня так...словно была готова простоять так, пока эта бандура не собьет нас.

Раздался громкий гудок. Поезд был так близко, что я уже мог разглядеть переднюю кабину и лицо испуганного водителя в ней. Я немедленно спрыгнул с рельс и потянул Мелани за собой почти в тот же момент, когда поезд на бешенной скорости с диким визгом промчался мимо нас, уже лежавших на земле.

Я глубоко дышал, пытаясь успокоить ускоренное из-за адреналина сердцебиение, пока Мелани рядом со мной издавала странные грудные звуки. Я повернулся к ней лицом. Она смеялась в потухшее вечернее небо над нами.

Поезд вез груду бревен, опилки от которых падали прямо на нас.

Я поднялся на локтях и уставился на нее. На девушку, в чьем личном деле значились посещения психолога и неустойчивая психика. Она все еще завороженно всматривалась в каждый дюйм ночи вокруг.

— Я не самоубийца, Кайл, — она с секунду смотрела мне в глаза. —Наоборот, я всеми силами пытаюсь заставить себя жить. Любить каждую минуту, которую мне удалось для себя выиграть.

— И это единственная возможность? — вздохнул я.

— Если так получается, что я выживаю со всеми этими шрамами, рельсами и крышами — значит, так и должно быть. И я должна жить дальше, искать свое предназначение.

Она все еще улыбалась, но на глазах выступили слезы.

— Ты думаешь, я сумасшедшая?

— Ты одинокая, Мелани. А одиночество — это не сумасшествие.

Она перевела на меня взгляд, полный благодарности и зародышей слабой надежды.

— В любом случае, если надумаешь помирать, не вздумай делать это в таком убогом наряде. — я критично осмотрел ее мешковатый свитер. — Люди подумают, что старушенция с деменцией забрела в лес и отрубилась.

Вероятно, это не самая лучшая реакция на признание человека в том, что он играет в игры со смертью, но я ведь и раньше догадывался об этом. Что-то странное было в ее взгляде, спрятанное за завесой голубой радужки глаза — столько невысказанной боли, сколько не вытерпеть, если думать об этом каждый день. Она напоминала мне Терезу прошлогодней давности. Ее слабый отголосок, за который я так отчаянно цеплялся.

Мы все еще лежали на холодной мокрой траве и смотрели на кроны деревьев. Где-то вдали приближался еще один поезд.

— Если бы я знала, как прекратить все это. Эту тоску. То обязательно поделилась бы с тобой секретом. Но пока что ничего. Нужно просто научиться вынашивать эту пустоту, жить в вакууме.

Следующие пару минут мы сидели молча, и до меня неожиданно дошло — во всем этом городишке, где я знаю каждую дворовую кошку и собаку, ближе всех по духу мне оказалась бывшая самоубийца. Кто бы мог подумать.

Я столько изводил ее в прошлом — называл ботаником, занудой, задротом, затворницей, потому что просто боялся осознать правду. Увидеть ее душевное состояние — это все равно, что посмотреть в зеркало.

Но я не знаю, смогу ли я выживать так, как это делает Мелани. Мне, скорее всего, придется искать другие методы. Не такие рискованные.

В пространстве между нами застряло слишком много боли. Я поправил очки на переносице и вздохнул.

Мелани не вытащила мою стрелу. Она загнала ее еще глубже в рану.

Примечания к главе:

(*) Луис Уильям Уэйн — английский художник, известный своими многочисленными антропоморфными изображениями котов, кошек и котят.

Мелани.

Расступайся, детвора,—