Мы служили на флоте

Слова военкома атомной бомбой разорвались в моей голове. Тогда я считал, что это был самый большой облом в моей жизни. Здесь нужно пояснить, почему для меня это было крахом жизненных планов. После школы я поступал в институт, но, к сожалению, не поступил. До призыва девять месяцев работал на заводе и после двух лет службы в армии планировал однозначно поступать в институт. Своего будущего без высшего образования я не видел. Я хотел учиться. Я, точно так, как первая весенняя трава тянется к солнцу, тянулся к знаниям. Ни для кого не секрет, что с годами школьные знания имеют свойство покидать голову, и все труднее конкурировать с вчерашними выпускниками на вступительных экзаменах в вуз. А судьба вместо двух лет, отодвигала меня от знаний на целых три года.

Кроме того, была вторая причина: в душе я был романтиком. Я нисколько не сомневаюсь, что кто-то из наших доблестных командиров подводных лодок рассматривал в перископ статую «Свободы» на побережье американского континента, но я точно знаю, что к перископу ни один моряк срочной службы допущен не был. Я полагал, что экипаж на пристани ныряет в лодку, а лодка в свою очередь тоже ныряет в морскую глубину, где-то ходит и через пару месяцев выныривает. Единственное что видит моряк – это пирс, с которого он ныряет в лодку и по возращению, на который выныривает из подлодки. Все время находиться в замкнутом пространстве – это было не по мне. Какая тут романтика? Я точно знал, что, только находясь на борту «Наутилуса» Жюль Верна, можно рассматривать дно морское и любоваться морской флорой и фауной.

Если служить на флоте – то дышать полной грудью морским воздухом. И целых три года я дышал полной грудью морским воздухом не только различных морей, но океанов. Всему свой черед. По дороге на флот ещё был экипаж в Красной горке и учебный отряд в Ломоносове.

По дороге на флот

Даже в настоящее время я не могу ответить на вопрос, который возник у меня в голове в том далеком 1984 году, и который всю свою жизнь я периодически сам себе задаю: «Почему «самое лучшее» в этой жизни достается мне?»

Нас, четверых обреченных, сопроводили, больше подходит отконвоировали, так как даже наши вещмешки из старых команд принесли офицеры к группе будущих подводников. В команде будущих покорителей морских глубин с нами было ровно 60 призывников. Старшим команды был капитан-лейтенант и двое старшин второй статьи срочной службы. Каждому из нас выдали по коробке с сухпайком и в спешке доставили на вокзал.

На железнодорожном вокзале к пассажирскому поезду «Брест-Ленинград» был присоединен дополнительный семнадцатый плацкартный вагон, предназначенный для будущих героев-моряков. Только вид у всех был какой-то удручающийся, потухший. Не было в наших глазах той искорки бесшабашной лихости, с которой сутки тому назад мы шли на призывные пункты. Большинство моих собратьев по несчастью, точно также как я узнали только в Брестском областном военкомате, что придется служить на флоте. Нас желторотых юнцов объединяло одно несчастье, а точнее чувство несправедливости, которое озвучила одна стриженная под ноль рядом со мной голова, но мнение которой разделяли все: «Почему все служат два года, а мы должны аж целых три года служить? Где справедливость?» Кстати, автор служил три года и двадцать три дня, пока сошел дембелем с корабля на пирс.

Кроме того, нашёлся провокатор, по-другому этого болтуна никак не назовешь, который добавил масла в огонь нашего разочарования в жизни. Его внимательно слушал весь вагон. Этот обалдуй стал рассказывать страшилки про соседа, который вернулся после службы на атомной лодке только с пару волосинками на голове, и самое главное, что добило каждого слушающего, – полным импотентом. Это был удар ниже пояса. Лично у меня в начале его рассказа возник вопрос: «По заданию какого вражеского империалистического центра этот провокатор действует? Чего добивается?» Про который я тут же забыл, так как в конце это красочного рассказа каждому призывнику, находящемуся в вагоне, и мне тоже, стало так себя красивого жалко, что эта жалость материализовалась в единый порыв охвативший семнадцатый плацкартный вагон поезда «Брест-Ленинград». Мы же были детьми не какого-то американского народа, а детьми советского, русского народа. А русский мужик, правильно, и беду и радость встречает одинаково: он заливает её водкой. Поэтому весь вагон одновременно охватил единый, могучий порыв-лозунг, противостоять которому не было никакой возможности и, самое главное, желания: «Пацаны! Надо вмазать!».