Мы умели верить

Эванстон был не такой городок, где заведения открыты до утра, и Йель подумал, что у него больше шансов в Чикаго, так что он сел в надземку и поехал в город. Он решил зависнуть где-нибудь в южной части Кларк-стрит, где меньше вероятность наткнуться на Чарли. Он начал с «Ближнего круга», который не подавал признаков жизни, а затем направился в «Щечки», проверить, на месте ли смазливый лысый бармен. Не дойдя одного квартала, он увидел перед собой спину Билла Линдси, шагавшего по тротуару своей размашистой походкой. Йель замер и решил дать задний ход, но Билл оглянулся и, увидев Йеля, окликнул его, так сильно замахав рукой, что Йель не мог сделать вид, что не заметил.

Когда Йель поравнялся с ним, Билл сказал:

– Ты живешь неподалеку, да? Я не очень ориентируюсь в этом районе.

– Чуть севернее.

– Что ж, это счастливое совпадение! У меня кое-что в машине, что я забыл принести на работу сегодня. Тебя это приведет в восторг.

И Йель пошел за Биллом к его «бьюику», к тому, в котором они, втроем с Романом, триумфально вернулись из Висконсина. Билл припарковался перед самыми «Щечками». Он совсем не выглядел смущенным, только говорил более бегло.

– Смотри! – сказал он, сунув Йелю большущую книгу.

Йель положил ее на капот.

«Pascin: Catalogue raisonné: Peintures, aquarelles, pastels, dessins»[97]. Второй том.

– Страница шестьдесят, – сказал Билл. – Скажи, что видишь.

– Ох.

Женщина на стуле, светлые волосы, разделенные пробором набок, с плеч спадает ночнушка, ложбинка на коленях. Поза была точно такой же, как у Норы на предполагаемом этюде Паскина. И то же лицо. Единственное отличие состояло в том, что здесь она была одета.

– Это потрясающе, – сказал Йель.

Он чуть не рассмеялся. От того, что его удача улыбалась ему только на работе.

– Я могу спросить ее об этом, – сказал Йель. – Я могу взять это к ней.

– Что я от тебя хочу – до того, как ты соберешь все ее истории, и я знаю, она тоже хочет этого – это выяснить, может ли она вспомнить, какие картины могли быть написаны по тем эскизам. Потому что эта, к примеру – эта, Йель, в музее д’Орсе! Может, они проявят интерес к нашему эскизу, понимаешь? Выставят рядом с подлинником. Не в смысле продать, – сказал он, увидев, как Йель изменился в лице, – а по заему или обмену. Я могу передать с тобой каталоги в Висконсин. Конечно, нет каталога Эбютерн или Сергея как-там-его. Как и Ранко Новака, ха! Но мы нагрузим твой багажник книгами.

– И ты уверен, что не хочешь поехать?

– У меня столько дел с полароидами.

Выставка полароидов должна была открыться не раньше августа, но Билл имел дело с заемными работами Энсела Адамса и Уокера Эванса, и каждый раз, как он говорил о выставке, он заламывал руки в отчаянии.

– Я хочу, чтобы ты вернулся туда как можно скорее. Вместе с Романом. Он превосходный экземпляр, да?

Йель не представлял, что на это можно сказать.

– Он, похоже, быстро учится, – сказал Йель.

Садясь в машину, Билл ему подмигнул.

Йель устроился на барном табурете в самом темном углу «Щечек» и, оторвав ноги от липкого пола, заказал «Манхэттен». Здесь можно было надежно провести время, это место не закроется до четырех, и он то и дело замечал смутно знакомые лица: регистратора из стоматологии на Бродвее, известной среди геев, бывшего парня Катсу Татами, высокого канадца, по которому одно время сох Нико. По щеке у него расползалась лиловая сыпь. К Йелю подошли поздороваться один из прежних сотрудников Чарли и знакомый Джулиана по театру, который играл Фортинбраса в «Гамлете». Для понедельника было на удивление многолюдно; казалось, всех их созывал какой-то ультразвуковой сигнал. Смазливого бармена не было, но тот, что сегодня работал, щедро наливал. Сумрачный красавец в рваной футболке, он кинул Йелю на колени спичечный коробок, на котором был написан телефонный номер. Йель вдруг понял, что он теперь, по сути, без пары, что он мог бы пойти к кому-нибудь домой, и у него была бы теплая постель и душ, он мог бы отвлечься. Проблема в том, что он, похоже, забыл, как флиртовать. Он слишком долго этого не делал. А кроме того, у него из головы не шли микробы и биологические жидкости. Весь бар казался ему гигантской чашкой Петри[98].

Несмотря на количество людей, все казалиськакими-то подавленными, тупо кивая под звуки «Бронски бит», стоя отдельными группками. И всякий раз, как открывалась дверь, в помещение врывался морозный порыв воздуха. Пижонство в духе лавируй-без-рубашки сделало всем ручкой из Лос-Анджелеса.

Чья-то рука сжала Йелю загривок, и он увидел Ричарда, огни бара растекались по его серебристым волосам. Он приблизился к Йелю и громко проговорил ему в ухо:

– Это редкое зрелище! Йеля занесло на глубокий юг, он якшается с типами вроде меня!

– Просто нужно было куда-то податься.

Ричард кивнул с пониманием.

– Именно поэтому музеи должны быть открыты ночь напролет. Ты мог бы бродить по музею Естественной истории. Никто не посмел бы наехать на тебя перед саркофагами.

– Нам надо переместить все музеи в Бойстаун.

Ричард рассмеялся.