Мы умели верить

Но было уже 10:15, и Йель представил, что, когда Фрэнк полностью проснется и увидит – дома никого, он решит, что все в банке, и тоже явится сюда. Или хуже того: он позволил им уехать, но только для того, чтобы потом дождаться на крыльце своего адвоката, которого он попросил нарочно задержаться в пути из Грин-Бэй. А может, Фрэнк сейчас начищал свой дробовик.

Руки Дэбры дрожали, когда она пыталась вставить ключ в замок. Похоже, она была не просто раздосадована, она дрожала от ужаса. Как человек, вышедший из невыгодной сделки с минимальными потерями, предавший при этом отца, и весьма мстительного отца, ради остатков пирога. Йель все никак не мог найти нужных слов, когда Роман тронул Дэбру за локоть и сказал:

– Вы правильно поступили.

– Окей, – сказала Дэбра, – здесь две коробки, но я всегда забываю, что где лежит.

Клерк помог ей вытащить первый большой контейнер и переложить его на стол. В нем находилась коробка из-под обуви – Йель осторожно снял крышку и заметил края конвертов, сложенные страницы и фотографии с белыми краями, а еще несколько бархатных футляров для драгоценностей и большой конверт, в котором, похоже, находились – Дэбра его открыла – свидетельства о рождении и старые документы. Йель положил крышку обратно, преодолев соблазн запустить руку в коробку.

Они затаили дыхание, ожидая второй контейнер, и, когда Дэбра открыла его и достала, без перчаток, содержимое, Билл пискнул, точно испуганная птица.

– Пожалуйста, – сказал он, – позвольте мне, позвольте мне.

Нора, чьи глаза находились на уровне столешницы, не могла видеть, что лежит в коробке. Она сидела спокойно, сложив руки на коленях, и медленно, терпеливо моргала. Йель подумал, как давно она последний раз видела эти вещи. Рядом с ней стоял Стэнли и внимательно за всем наблюдал.

Рисунки и эскизы находились – боже правый – в двух ветхих картонных конвертах. Под ними лежала в открытом виде акварель Фудзиты, изображавшая Нору в зеленом платье. Йель пытался оценить качество бумаги, повреждения, разрывы. Он не был экспертом, но эти работы выглядели убедительно старыми и в приличном состоянии. Картины маслом, предполагаемые Эбютерн и Сутин, и два Ранко Новака, были свернуты в рулоны и перетянуты резинками. Билл принялся бережно скатывать их, одновременно с двух сторон, и Йелю невольно пришло на ум сравнение с аккуратно натягиваемым презервативом. Он попросил Романа помочь, и две пары рук в перчатках мучительно медленно развернули холст и, держа за углы, поднесли к столу. Это была Эбютерн, спальня.

– Боже мой, – сказала Нора, – такое чувство, словно тебя вскрывают, да? Как непривычно.

Она подалась вперед, рассматривая картину. Йель слышал ее одышку, быструю и тяжелую.

Йель еще не мог понять реакцию Билла и опасался сказать что-нибудь невпопад – вдруг Билл определит, что это акрил, а не масло, и, стало быть, никак не подлинник? – но что-то нужно было сказать.

– Нора, – сказал он, – мы вам так благодарны.

Билл сделал Йелю знак занять его место, подержать два нижних уголка, а сам вышел вперед, чтобы увидеть картину. И издал вздох – вполне оргазмический, вздох чрезвычайного довольства.

– Что ж, – сказала Нора, – мне нравится этот звук.

– Это феноменально, – сказал Билл.

– Да, и теперь вы мне верите, не так ли? Ваш скептицизм от меня не укрылся! – она обращалась к Йелю.

– Мы не в силах отблагодарить вас, – сказал Йель.

Но теперь, когда картины у них, где же застрял главный юрист? Было уже 10:35. Йель решил, что, если Герберт Сноу не появится к полудню, он займется бумагами сам. Но, возможно, не стоит так затягивать. Ведь в любой момент может ворваться Фрэнк – и что тогда?

Билл бегло просмотрел картины Новака – мужчина в жилете ромбиком оказался меньше, чем представлял Йель, размером с блокнот, тогда как грустная девочка была огромной – и застыл над портретом кисти Сутина.

– Вот этот, – сказала Нора, – хочу, чтобы вы знали, я его украла у него, поэтому он не подписан. Он собирался сжечь его вместе с кипой других. А там же я! Я не могла допустить, чтобы меня сожгли! Такой был чудак.

Когда они закончили с живописью, Биллу больше не требовалось, чтобы кто-то держал уголки; остальные работы не были свернуты. Он доставал эскизы из картонных конвертов с бережностью хирурга. Йель отошел от стола, но снимать перчаток не стал. В этих белых перчатках он был похож на Микки-Мауса. Или на дворецкого. Билл спросил Нору о датах создания неподписанных работ.

– Тут, сказать по правде, надо подумать, – сказала она. – Работы Ранко самые ранние. Они единственные довоенные. Тринадцатого года, я бы сказала. Но только, разумеется, не портрет в жилете! До войны никто не носил ромбики!

Она рассмеялась, словно это само собой разумелось.

Билл кивнул с озадаченным видом.

Йель подошел к Дэбре, стоявшей у стены. Он тихо сказал ей:

– Мы очень ценим вашу помощь. Мне совершенно понятно ваше отношение.

– Сомневаюсь в этом.

Она почти не разжимала губ при разговоре.

– По крайней мере, я был бы подавлен на вашем месте.