Мы упадем первым снегом

– Конечно, убеждай себя и дальше. Продолжай находить новые отговорки, почему ты не можешь отказаться от своей жизни суперзвезды, хотя на самом деле она тебе не нужна. Но, правда, Нокс, если ты не начнешь жить той жизнью, которой хочешь жить, ты пойдешь ко дну.

– Пейсли, хватит. Пожалуйста. Мне нужна ты.

– Ты можешь умереть, черт возьми!

– Я могу умереть и в том случае, если неудачно прыгну.

– Да, вот именно, и это однажды случится, если ты будешь пичкать свое тело запрещенными веществами! – я делаю глубокий вдох и беру его за руки. – Нокс, прошу тебя. Прошу. Я умоляю тебя, кончай с этой дрянью.

– Папа…

– Ой, перестань. Перестань оправдываться папой, Нокс. Ты больше не ребенок, который не может самостоятельно решать, как ему жить. Твоя мама умерла, и это ужасно, правда, ужасно. Но ты не можешь провести остаток жизни, пытаясь отвлечь отца. Вы должны с этим разобраться. Вы оба. И вы никогда этого не сделаете, если твой отец будет отвлекать себя, живя твоей мечтой, а ты будешь отвлекать его, живя мечтой отца, лишь бы не мучиться со своими мыслями.

Нокс стоит прямо, с таким видом, будто у него судороги по всему телу, а затем обмякает, как сдувающийся воздушный шарик. Он опускается на пуф у подножия кровати и зарывается лицом в руки.

– Нокс, – говорю я, на этот раз тихо, ласково, осторожно. Я сажусь рядом с ним и кладу руку ему на спину.

Он тяжело дышит, как будто устал, как собака, и проводит пальцами по волосам, прежде чем наклонить голову и посмотреть на меня снизу вверх.

– Ты права. Я знаю это, Пейсли, я все это знаю. Из-за этого я чувствую себя просто отвратительно, мне хочется все отменить и купить книги для учебы, зарыться в них с головой и читать, пока на улице не стемнеет и мне не придется щуриться в тусклом свете ночника. Я очень хочу, но не могу, понимаешь? Просто не могу, потому что не знаю, как. Как мне заставить папу понять? Как мне пережить его разочарование, если я заберу единственную его радость с тех пор, как умерла мама? Как я могу радоваться, когда единственный родитель, который у меня остался, мучается? Как?

– Если ты просто поговоришь с ним, он поймет, Нокс. Он твой отец, он любит тебя и поймет.

Взгляд Нокса устремляется на меня. Зрачки у него широкие, зеленый цвет вокруг них совсем не такой яркий, как мне нравится. Затем он качает головой:

– Я не могу. Когда я перестану принимать стероиды, мне придет конец. У меня будет гормональный дисбаланс, снижение работоспособности, потеря мышц. Я так не смогу подготовиться к чемпионату мира.

– Ты можешь снизить дозу, – говорю я. – Конечно, не надо резко бросать. Увеличь интервал, а когда дойдешь до семи дней, постепенно снижай дозу. Есть еще блокаторы эстрогена. Ты справишься, если захочешь.

Нокс хмуро смотрит на меня.

Я пожимаю плечами:

– Я знаю нескольких спортсменов из Миннеаполиса, которые принимали допинг, а потом прекратили. Нет ничего сложного в том, чтобы снижать дозу и продолжать выступать.

Он глубоко вздыхает:

– Пейсли, что ты хочешь от меня услышать? «Круто, зашибись, так и сделаю»? Я не могу тебе этого сказать. Прости, правда, может быть, у нас это получится, но сейчас я не могу этого сделать.

Может быть, это начало. Безусловно. Но я все равно не могу сдержать гнев, когда вижу, как Нокс рискует своим здоровьем ради того, чего он даже не хочет. Я убираю руку с его спины и впиваюсь пальцами в свои бедра, оставляя на светлой коже красные полумесяцы.

– Эй, – Нокс хочет взять меня за руку, но я встаю, чтобы собрать вещи и одеться. Он поворачивается ко мне лицом, садится на раму кровати и опирается на нее одной рукой. – Пейсли, пожалуйста, не злись.

– Все в порядке, – говорю я, натягивая толстовку на голову. – Все нормально. Просто… Просто это выводит меня из себя, понимаешь?

Он поджимает нижнюю губу, а потом выпячивает ее обратно, затем кивает:

– Конечно. Я понимаю.

Это все, что он говорит. Просто: «Я понимаю». Не: «Мы с этим справимся. Будь рядом со мной, когда я буду через это проходить. Я хочу покончить с этим дерьмом».

Узел в моем животе растет, расползается и судорожно сжимается. На самом деле я не хочу уходить. Я хочу стоять тут и кричать на него, а затем поцеловать. Я хочу хорошенько его встряхнуть, а потом сесть на него и почувствовать, как его губы скользят по моей шее.

Я не хочу на него злиться, но злюсь, и пока я не продолжила его упрекать, загонять его в угол, давить на него и наседать, я лучше уйду.

Иббиди-боббиди-бу Пейсли

Я прыгаю тройной аксель и приземляюсь на четвереньки. В седьмой раз. Я ногтями царапаю лед и бью коньком по бортику. Я избегаю взгляда Полли, потому что и так знаю, какими взглядами она меня одаривает все утро. Сегодняшняя тренировка – полная катастрофа.

Коньки тормозят, и мне в руку летит лед. Гвен подъезжает и помогает мне подняться:

– Если ты продолжишь в том же духе, Харпер останется без работы.

Я вытираю ладони о тренировочное платье:

– Что?

Гвен идет рядом со мной шагом чоктау: вперед, на внешнем ребре правой ноги, назад, на внутреннем ребре левой, а потом продолжает ехать нормально и смотрит на меня: