Мы вас построим

– Обмана! – воскликнул Барроуз. – Черт побери, это не обман, а попытка подтолкнуть человечество к тому, что оно и так, рано или поздно, сделает. Впрочем, мне не хочется спорить. Сегодня был еще тот денек, и я устал. Я ни к кому не испытываю враждебности. – Он усмехнулся мне. – Если ваша крошечная фирма вышла на нас – а вы, должно быть, интуитивно чувствовали, что это может вам дать, – то не забывайте: инициатива принадлежала вам, а не мне. И в данный момент вода заливает вашу плотину, не нашу. Мы будем продолжать работать и добьемся результатов – используя Бута или как-нибудь еще.

– Мы все это знаем, Сэм, – произнесла миссис Нилд, похлопывая его по руке.

– Спасибо, Колли, – сказал он. – Мне просто неприятно видеть такого парня – без цели, без понимания, без честолюбия. Это разбивает мне сердце. Именно так: разбивает мне сердце.

Я ничего не ответил. Просто стоял у двери в спальню, ожидая, когда же закончится вся эта болтовня. Миссис Нилд любезно улыбнулась мне:

– Вы можете войти, если хотите.

Я повернул ручку и отворил дверь. Комната была погружена в темноту.

В центре виднелись контуры кровати, на которой кто-то находился. Лежал, подложив подушку под спину, и курил сигарету (если это на самом деле сигарета). Во всяком случае, вся спальня была наполнена сигаретным дымом. Я нащупал выключатель и зажег свет.

На кровати лежал мой отец. Он курил свою сигару и разглядывал меня с задумчивым и обеспокоенным выражением лица. Он был одет в пижаму и халат, на полу у кровати валялись его меховые шлепанцы.

Рядом с ними я разглядел отцовскую дорожную сумку, из которой высовывалась одежда.

– Закрой дверь, mein Sohn, – мягко сказал он.

Я исполнил его просьбу автоматически, будучи совершенно не в состоянии понять, что происходит. Дверь-то я закрыл, но недостаточно быстро, чтоб пропустить взрывы смеха в гостиной: я услышал раскатистый хохот Барроуза и вторящую ему миссис Нилд. Похоже, они разыгрывали меня все это время. Эти их разговоры, нарочито серьезные… Они уже тогда знали: Прис нет не только в спальне, но и вообще в квартире. Симулякр ошибся.

– Мне немного стыдно, Луис, – покачал головой отец, очевидно, заметив выражение моего лица. – Возможно, мне нужно было бы выйти и прервать этот розыгрыш. Но, знаешь ли, далеко не все, что говорил Барроуз, я считаю чушью. В некоторых отношениях он – великий человек, разве не так? Садись.

Я уселся на стул возле кровати, на который он мне указал.

– Ты, наверное, не знаешь, где она? – спросил я безнадежно. – И конечно же, не сможешь помочь мне?

– Боюсь, что нет, Луис.

Я не находил в себе силы даже подняться и уйти. Максимум, на что я был способен, это дойти и плюхнуться на чертов стул возле кровати. Кровати, на которой курил мой отец.

Дверной проем вдруг осветился, и в комнату вошел человек с перевернутым лицом: ну конечно, братец Честер – как всегда, деловой и важный.

– Я устроил отличную комнату для нас с тобой, папа, – начал он выкладывать свои новости, но, увидев меня, расплылся в счастливой улыбке. – Вот ты где, Луис! После всех этих треволнений мы наконец-то нашли тебя!

– Несколько раз меня подмывало вмешаться и исправить мистера Барроуза, – продолжал отец. – Но ты же знаешь, что подобных людей бесполезно переучивать. Пустая трата времени.

Только этого не хватало: чтоб мой папаша пустился в очередную философскую тираду! Терпеть подобное было выше моих сил, и я схитрил – сидя на стуле в полном ступоре разочарования, я загородился от его слов, позволил им слиться в однообразное, бессмысленное жужжание.

А сам тем временем представлял: как хорошо было бы, если бы все оказалось не идиотской шуткой Барроуза, а реальностью. Если бы я вошел в комнату и обнаружил Прис, лежащую на постели.

И я стал думать, как бы все это было. Пусть бы она спала, возможно, пьяная… Я приподнял бы ее, сжал в своих объятиях, откинул бы волосы с глаз и тихо поцеловал в ушко. Я представлял, как она постепенно приходила бы в себя…

– Ты не слушаешь меня, – обиделся отец. Он был прав: мое разочарование оказалось столь гнетущим, что я предпочел уйти от действительности в мечты о Прис. – Ты все еще гоняешься за своей фата-морганой. – Отец, хмурясь, глядел на меня.

В своих грезах я поцеловал Прис еще раз, и она открыла глаза. Тогда я снова опустил ее на постель, лег рядом и крепко обнял.

– Как Линкольн? – промурлыкала Прис у моего уха. Она, похоже, вовсе не удивилась тому, что я здесь, лежу рядом с ней и целую ее. Честно говоря, она вообще никак не реагировала. Но все же это была Прис.

– Как нельзя лучше, – ответил я, неуклюже гладя ее волосы. Прис молча глядела на меня. В темноте я едва различал ее очертания. – Нет, – признался я, – на самом деле он в ужасном состоянии. У него депрессия. Но тебе-то что до того? Ведь это же твоих рук дело!

– Я спасла его. – Голос Прис звучал вяло и безжизненно. – Ты подашь мне сигарету?

Я прикурил сигарету и передал ей. Теперь она лежала и курила.

Отцовский голос прорвался в эти прекрасные грезы: