Мы вернемся

– Боже, твои семейные отношения тянут на целый мексиканский сериал! – На недоуменный взгляд Ветра Элис лишь махнула рукой – долго объяснять. – Мика сама на себя не похожа, ты видел? Она определенно заболеет, если не простит себя.

– Да тут все такие, ты права. Вик винит себя, что поздно пришла. Сэм – что вовсе это допустил. Я никогда не прощу, что не уберег жену. За Астора каждый наказывает себя, как может. Про Эвана я даже не говорю – едва он встал, разнес всю комнату, чуть руки себе не переломал, орал сначала так, что Костра просто сидела и плакала тут на кухне. А потом замолчал, закрылся, спрятался на два дня. Сейчас все строит планы, что-то ищет, почти не спит. Не знаю, что ты ему сказала, но после разговора с тобой он так ожесточился… А в глазах – столько вины и боли, что я не знаю, как он будет жить дальше. Правда, Элис, не знаю.

– Я просила его не винить себя и сражаться. Вот думаю, не слишком ли много я от него хочу.

Элис тяжело вздохнула, и по кухне разлилась усталая тишина. Ветер выглядел немного напряженным. Наверное, они все сейчас были такими – слегка на взводе, готовые в любую минуту сорваться с места и броситься в бой. Зачем? Ради чего? Понятно, что ради своих, но стоило ли это все вообще хоть чьей-либо крови?

– Ты ведь не винишь его? – вкрадчиво спросил Ветер, отчего-то не глядя Элис в глаза.

– Эвана? Нет, Ветер, ни капли. Я просто не знаю, как смотреть на него, как быть рядом. Только он знает, что там было. Он видел. Это та самая тайна, которую точно не хочется делить ни с кем. А еще… Он ведь каждый раз будет вспоминать, глядя на меня. Вспоминать и ненавидеть себя. И я не хочу быть причиной его боли, понимаешь?

– Ты никогда не будешь такой причиной, Элис.

Голос, прозвучавший из-за спины, был слишком знакомым, чтобы спутать его с кем-то. Откуда в Ветре эта хитрость – спросить такую важную вещь, зная, что Эван стоит за спиной? Вот поэтому он и не смотрел ей в глаза. Это просто какой-то подлый заговор из мужской солидарности. Были бы у Элис силы ругаться – она обязательно бы высказала им все. Но сейчас ее хватало только на то, чтобы рассматривать фактуру деревянной столешницы, прикидываясь очередной деталью интерьера.

– Я оставлю вас, пожалуй, – тактично проговорил Ветер и ретировался с кухни под тихое элисовское:

– Предатель.

Эван обошел стол, открыл холодильник и достал оттуда кусок шоколадного торта. Это было послание с небес: шоколадные коржи, шоколадный крем и много-много вишни во всем этом райском беспределе.

– Держи. Как чувствовал, что ты встанешь – попросил у Костры спрятать кусочек.

– Надо было прийти поманить меня им – я бы встала гораздо раньше. Ты ведь знаешь, что мои взаимоотношения с едой прочней всего на свете. – Элис с радостью отломала кусочек и отправила себе в рот, закрывая глаза от наслаждения. Война войной, а вот такие маленькие радости помогают ощущать себя живой.

– Как ты себя чувствуешь? – Эван стоял спиной к освещению, отчего казалось, что его волосы светятся, превращаясь в странное подобие нимба. В тени его лицо в синяках выглядело ожесточенным, щетина на худых синих щеках смотрелась непривычно, чужеродно, словно боль вот такими колючими иголками пробилась к свету, выставляя напоказ внутреннюю темноту.

– Без лекарств довольно скверно. Но ничего, мне не привыкать к боли. Но я не стану с тобой говорить, если ты не уберешь эту чертову жалость из голоса и вину из взгляда. Хватит уже мусолить эту вечную тему: кто виноват? Если так подумать, то это я виновата: всем рассказала, тебя довела до каминг-аута. – Элис усмехнулась. – Но по сути, Эван, так вышло. Просто сложилось из тысяч и тысяч решений, шагов и поворотов каждого в этой вселенной и других мирах. Кто знает, не скажи ты тогда Принцесске, может, сейчас все было бы гораздо хуже.

– Куда уж хуже, Элис…

– Ну Кэт грозилась меня на куски порезать, а вот, гляди, вполне себе целая. На скотче, правда, но это поправимо.

– Я не понимаю, как у тебя сил только хватает… – Он выглядел как побитый дворовый кот, которого изрядно окатили водой из лужи. Именно этого Элис и боялась больше всего – то, что она станет ходячим болевым приемом для человека, которого она все-таки очень любила. Но даже обнять не могла – простая мысль о привычных объятиях скручивала внутри все в горький тугой комок.

– А у меня и не хватает. Сегодняшний выход – подвиг, я все думаю, в какой бы угол забиться и порыдать. Но смотрю на тебя и понимаю, что один из углов явно занят тобой. А я вот взяла и отправила тебя воевать, спрятав голову в песок.

– Ты можешь отдыхать столько…

– Тогда это растянется на ближайшую вечность, я себя знаю. Помнишь, что первое нужно истреблять в таких ситуациях?

– Жалость.

– Именно. – Элис с аппетитом доела последний кусочек торта, собрала все до крошечки и пододвинула тарелку к Эвану. – Поэтому без жалости, а чисто по дружбе – помоешь?

– Хитрости тебе не занимать. – Эван даже рассмеялся, забирая грязную посуду и направляясь к мойке.

– И наглости тоже, – подтвердила Элис.