Мы вернемся за подснежниками

- Многое нам все-таки странно. Первый французский офицер, которого я увидел, была женщина. Первый народный избранник, с которым я разговаривал, - моя жена. Ну-ка, объясни мне это.

- Потом. Сперва вам обоим надо отдохнуть.

- Мне хочется вишен, - говорит Рэймон.

- Получишь и вишни.

Официант приносит стаканы с соком.

- Сколько с нас? - спрашивает Робер. - Мы только что получили по тысяче франков.

Но Марсель, опередив его жест, вынимает из сумки бумажку.

- Не надо, мадам, - говорит официант. - Один из посетителей уже заплатил.

Мимо кафе проходят их спутники, кто-то кричит:

- Надо будет встретиться!

- Конечно, встретимся, - отвечает Робер, - Все встретимся!

XX

- Как быстро идет время!

- Вот уже два года, как мы вернулись.

- Больше - сейчас ноябрь.

Будучи проездом в Париже, Робер с женой пришли в гости к Рэймону. Они застали его вечером, после работы, в его квартирке в Исси-ле-Мулино.

- Вы обязательно пообедаете у нас! - воскликнула Марсель.

Обе женщины пошли за провизией. Рэймон догнал Марсель на лестнице:

- Куда ты поставила бутылку с аперитивом?

- Не знаю, осталось ли там что-нибудь. Посмотри в буфете.

- Ну, пока они вернутся, мы допьем, - говорит Рэймон, ставя на стол почти пустую бутылку вермута. - Извини, что мало…

В соседней комнате заплакал ребенок. Рэймон возвращается с очаровательной девочкой на руках.

- Ши-ши-ши!

- Ваша?

- Да, ей год и два месяца.

- Как вы ее назвали?

- Роз-Мари. В память нашей подруги из группы Вальми; она не вернулась.

- Забавная девочка! А как твой парень?

- Шустрый малый. Ему тринадцатый год. Ты его увидишь. Он играет с ребятами на улице.

- Дети! Какая это радость! Когда есть дети, ты им передаешь эстафету.

- А чего вы с женой ждете?

- Мадлэн не может иметь детей.

Робер пытается посадить Роз-Мари к себе на колени, но она начинает плакать, и отцу приходится взять ее обратно.

- Пошли дяде воздушный поцелуй! Девочка мило исполняет просьбу.

- Мы сейчас усыновили ребенка, - продолжает Робер. - Когда я вернулся, мы обратились в Объединение бывших заключенных в концлагерях. Нам предложили трех сирот, трех братьев, но их надо было взять всех вместе. Нам это было не по карману. Теперь мы жалеем, что не пошли на такую жертву.

- Сколько ты зарабатываешь?

- Десять тысяч в месяц.

- Жена работает?

- Да, к счастью. Вдвоем, учитывая стоимость жизни, мы зарабатываем в два раза меньше, чем я до войны.

- Ты тоже еще не получил денег, которые нам полагаются?

- Нет. Если б я согласился примкнуть к Сражающейся Франции, все было бы в порядке, но ФТП получают последними.

- А со мной они еще лучше поступили. Меня вызвали в полицию и потребовали, чтобы я объяснился.

- По какому поводу?

- По поводу убийства предателя в 1942 году. И я был на волосок от того, чтобы снова попасть в тюрьму. Да и сейчас нет гарантии, что они меня не упрячут.

Рэймон разливает содержимое бутылки по стаканам.

- Да ты же написала, - говорит он дочке, целуя ее. Он вытирает брюки платком.

- Сегодня пять лет, - вспоминает Робер, - как нас перевезли из префектуры во Фрэн.

- Да, верно.

- Кстати, о Сент-Ассизе. Знаешь, об этом опять заговорили.

- Где?

- В газетах.

- Да, я видел статью во “Франс д’Абор”. - Нет, я не об этом. Писали и в других.

- Кто?

- Реми.

- Это еще кто такой?

- Ты не слышал о полковнике Реми?

- Нет.

- Один из деголлевских организаторов.

- А что он теперь делает?

- Пишет книги.

- Что же он говорит о Сент-Ассизе?

- Он уверяет, что это липа.

- Почему? Что ему там не понравилось? Робер вынул газету:

“В частности, я могу сказать, что ФТП приписали себе взрыв электростанции Крезо и радиомачт в Сент-Ассизе. На самом же деле обе эти диверсии были задуманы в Лондоне и великолепно выполнены нашими товарищами Мари и Гужоном, заслуги которых широко известны и которые специально для этого были сброшены на парашютах”.

- Покажи-ка.

- На, читай…

- Вот сволочь, вот наглец! - говорит Рэймон, откладывая в сторону газету.

*

Обед подходит к концу. Марсель все превосходно приготовила, и у гостей оживленные лица, как всегда бывает после обеда, даже очень скромного, если при этом выпито хорошее вино.

- Кофе хотите? Настоящий.

- Ясно, хотим, - говорит Рэймон, доставая бутылочку рома “Сен-Джемс”, припрятанного для торжественных случаев.

- Когда я пью кофе, мне всегда вспоминается бедняга Мишель, - говорит он.

- Да, ты нам рассказывал в лагере о том, как надо пить кофе в три приема.

- Мишель объяснял нам этот способ во время обеда в Корбэе, в день сент-ассизской операции. Жежену показалось тогда, что завтрак дорого обошелся. Восемьсот франков с пятерых. Сейчас столько стоит поесть одному в среднем ресторане. В пять раз дороже, чем до войны.

- А что с остальными? Ты о них знаешь что-нибудь?

- Виктор вернулся на прежнюю работу. Он ведь столяр. Мы иногда встречаемся.

- А Арман?

- Ну этот идет в гору. Он занимает какую-то важную должность в колониях и, кажется, зарабатывает тысяч сорок-пятьдесят в месяц. С ним я, конечно, не вижусь.

- Во время пребывания в префектуре он, неверно, завел себе друзей…

- Возможно. А пока что по его вине Мишель, Жежен и еще десяток товарищей из нашей группы погибли в Маутхаузене.