Мы все умрём. Но это не точно (СИ)

Он брезгливо вытер пальцы о тяжёлую бархатную портьеру и задержал взгляд на пейзаже. Солнце уже светило ярче. Очередной новый день. Грег снова будет нудеть, а Блейз обзывать слабаком и ругать на чем свет стоит. Хотя его слова давно уже не отзывались обидой. Нотт был со всем согласен. Да, он был слабаком, ничтожеством, уродом и самым ублюдочным существом на земле. Но у него просто не было сил: делать вид, что слушает, делать вид, что улыбается. Делать вид, будто бы знает, зачем до сих пор просыпается.

Ему хотелось, чтобы все они от него отстали. Дали тишины. Он устал. Теодор мечтал вернуться в тот цветущий сад, ощутить сладкий запах магнолии, взять на руки их с Алекто сына и услышать вновь, как поёт баллады мама под аккомпанемент нежной лютни. У его матери был такой чудесный, мелодичный голос…

Тео взял стоящий рядом кофейник, налил себе в тонкую фарфоровую чашку еле тёплый кофе, сделал небольшой глоток такого же безвкусного, как и вся еда, напитка и посмотрел в окно на самый красивый рассвет в его жизни. Ласковые солнечные лучи на молодой весенней траве, с окошка подул прохладный ветерок с ароматом садовых цветов, и в этот момент Нотт окончательно решил, что так будет лучше для всех. Они будут счастливы и без него, а он наконец-то отдохнёт и от себя, и от всего этого мира. Мальчик Теодор умер, когда решил в шутку написать валентинку профессору Алекто Кэрроу. Его призрак наконец-то устал цепляться за жизнь и тело. Пора упокоить свою душу.

Он был свободен.

И эта мысль его умиротворила. Теодор в первый раз за много дней улыбнулся. Выход есть всегда.

Нотт тихонько вышел из комнаты, оставив спящего Блейза, спрятался в библиотеке и быстро набросал отцу записку. Он наврал с три короба, сообщив, что безумно его любит. Это была чистейшая ложь. Теодор ничего не чувствовал ни к кому. Он просто помнил, что должен его любить, а отец наверняка будет потом не раз перечитывать последнее письмо, поэтому стоило заложить ему хоть какое-то маленькое утешение. Тео не хотел его сильно расстраивать своей смертью.

Потом Нотт подумал об остальных. С этими было сложнее. Малфой нуждался в присмотре, но Теодор, в конце концов, ему не нянька. Гойл наверняка расстроится, он до сих пор сильно тосковал по Винсу, но как-нибудь переживёт. Паркинсон, наверное, не станет долго горевать, а вот Забини было жалко, Тео чувствовал себя виноватым только перед ним. Блейз всегда старался его развеселить, кормил с ложечки и заботился, как мать. Ему не хотелось причинять боль. Нотт снял с руки серебряные наручные часы, Забини они всегда нравились. Тео подумал немного и написал короткую записку: «Я больше не могу и не хочу. Проживи счастливую жизнь за нас двоих.» Блейз был единственный из них, кто действительно умел быть счастливым человеком несмотря ни на что. Если б мог, Тео подарил бы всё своё непрожитое время именно ему.

— И что? Я даже записки не удостоюсь? — его уединение прервал голос Драко из-за спины.

Как этот инфернал его здесь нашёл? И какого хера он вообще забыл у него дома? Теодор выдохнул, пытаясь взять под контроль нервную дрожь в пальцах. Нужно просто сделать вид, что ничего особенного не происходит, и тогда, может, Малфой от него отстанет.

— А она тебе нужна? — не оборачиваясь, равнодушно бросил Тео и сложил записку для Блейза пополам. Из-за тремора в руках попасть бумажкой в узкую щель конверта получилось не сразу.

— Нахуй, — коротко кинули ему в спину.

— Вот и чудесно, — Теодор подписал конверт и положил поверх письма для отца. Затем медленно развернулся и окинул Малфоя пренебрежительным взглядом. — Раз так, то проваливай.

— Спешишь? — тонкие губы растеклись в поганую улыбочку. Кажется, он всё-таки безнадёжно засветился перед Драко. Тот стоял, скрестив руки на груди и поигрывая палочкой между пальцами. Ничего хорошего это не сулило.

Тео хотел ответить что-то про отвали и иди куда подальше, но Малфой, не став медлить, просто кинул в него заклятье. Нотт почувствовал, как всё тело парализовало, и беспомощным кулем осел на пол. Драко угрожающей скалой навис над ним.

— Борись, Нотт. Неужели ты дашь себя сломать? — следом Малфой отлеветировал его безвольную тушу в кресло и вновь направил палочку. — Легилименс!

Тео только и успел, что в ярости скрипнуть зубами, но остановить происходящее уже никак не мог. Драко вошёл в сознание мягко, невесомо. И к собственному удивлению Нотт понял, что даже насильная легилименция ничуть его не тронула — было всё равно, пусть роется. Ничего интересного он там не найдёт. Всё монохромно, скучно, сухо и тонко, как старый пергамент, который тронь — и рассыплется в руках.