За несколько дней до моего приезда в Китчангу команда спасателей из организации «Врачи без границ» доехала до монастыря Мокото и обнаружила, что дорога перекрыта двумя обгорелыми обнаженными трупами; кисти рук, ступни и гениталии были обрублены, грудные клетки вскрыты, а сердца вырезаны. Спасатели насчитали десять тел, а судя по запаху, трупов было намного больше; по их оценкам, число погибших составляло по меньшей мере сотню. Пока спасатели были в монастыре, несколько раненых тутси вышли из буша, где прятались все это время. Одним из них был обнаженный мальчик, которому удалось прикрыть только затылок. Когда он выпустил прикрывавший его обрывок ткани, они увидели, что скальп с его головы срублен почти наполовину, обнажая позвоночник и участок черепа. Один из врачей зашил мальчику спину, и я видел, как он неуверенно передвигался по полевому госпиталю в Китчанге.
Босой мужчина в потрепанном дождевике и шортах, встреченный у деревенской школы, который назвался «старостой мокотских беженцев», сказал, что многие из нападавших пришли из лагерей ООН. Их легко было узнать, сказал он, поскольку «они прекрасно говорили на киньяруанде и были хорошо одеты», в то время как «мы, заирцы, — горцы, и нам ближе суахили». Он пояснил, что некоторые из его людей смогли бежать в тот момент, когда «нападавшие, увидев, что другие занялись мародерством, забыли об убийствах ради грабежа и вернулись только после него». Выжившие из Мокото прибрели в Китчангу с пустыми руками, а на нескольких стариках из одежды были только одеяла, поскольку нападавшие раздевали их догола, намереваясь убить. Никто не мог рассчитывать, что ему снова так повезет. Староста сказал мне, что ополченцы «Власти хуту» в Мокото хором кричали «убей, убей, убей» и «вот так мы бежали из своей страны». В отличие от заирских тутси-беженцев, с которыми я встречался в Руанде и которые говорили, что их единственная надежда — вернуться в Заир, староста мокотских тутси уже сдался. Когда он говорил мне: «Мы хотим поехать домой», — он имел в виду Руанду. «У нас здесь нет национальности», — говорил он.
Мвами Китчанги, потомственный вождь хунде, плотный мужчина в коричневой вельветовой рубашке, в очках с проволочной оправой и белой бейсболке, согласился с ним. «Воистину, — сказал он, — хуту собираются истребить всех тутси». ЕГО СОБСТВЕННЫЙ НАРОД ТОЖЕ ПЕРЕЖИВАЛ ТРУДНОСТИ, ПЫТАЯСЬ ЗАЩИТИТЬ СЕБЯ: СРЕДИ ИХ ВОИНОВ БЫЛИ ДАЖЕ МАЛЬЧИШКИ 6 И 7 ЛЕТ, А ИХ АРСЕНАЛ СОСТОЯЛ В ОСНОВНОМ ИЗ КОПИЙ, ЛУКОВ СО СТРЕЛАМИ И САМОДЕЛЬНЫХ РУЖЕЙ, КОТОРЫЕ СТРЕЛЯЛИ ГВОЗДЯМИ.
«Это, конечно, не автомат, — сказал мвами о таком ружье, — но тоже убивает». Китчанга, в которой прежде проживало смешанное население численностью примерно в 2000 человек, теперь была крепостью хунде, чьи ряды увеличились за счет притока 36 тысяч согнанных со своих мест людей. По оценкам Красного Креста и ООН, около половины населения Масиси, т. е. около 300 тысяч человек, были изгнаны из своих домов. Даже мвами жил во временном жилище; его дом в пяти милях от деревни был разрушен. Я нашел его, когда он пил банановое пиво в своем «офисе» — в беседке, сделанной из пластикового ооновского покрытия, — и он сказал мне, что Китчанга — очень гостеприимное место, но, дав приют тутси, деревня превратилась в магнит для нападений хуту. Он желал, чтобы тутси отсюда ушли.Тутси должны были эвакуироваться — иначе их убили бы. Проблема состояла в том, что путь к руандийской границе пролегал через Хутуленд и мимо лагерей. В Китчанге ходил слух, что Международная организация по миграции, межправительственное учреждение, пообещала прислать сотрудников с конвоем грузовиков в сопровождении наемных заирских солдат в качестве охраны, чтобы вывезти тутси. Но никто на самом деле не верил, что это случится.
Ночью в Китчанге я слышал далекий выстрел из артиллерийского орудия, а утром сообщили, что к северу от деревни идет ожесточенный бой между хуту и хунде. Мне посоветовали возвращаться в Гому. Когда я уезжал, три толстые колонны дыма поднимались в воздух на другой стороне долины, где бойцы хуту грабили деревню хунде. Вдоль дороги лишившиеся крова хунде брели пешком к Китчанге — женщины со стульями, привязанными на спины, мужчины, несущие лохани для варки бананового пива, худощавый молодой человек с копьем в одной руке нес на голове двуспальный матрац.