Мы здесь живем. Том 2

— Я ни при чем, — стал неловко и смущенно оправдываться тот. — Я только объявляю то, что в документах, и выдаю документы. А оформляю не я.

Все мои протесты отклонялись с одним и тем же ответом: мы ничего не знаем и исправить сейчас ничего не можем. Приедете на место и там можете опротестовать в прокуратуре.

Наш спор с начальником спецчасти затягивался, и один из тех, что в штатском, заторопил: вы опоздаете на поезд, времени уже не остается для разговоров! Меня уже никто не слушал. Сунули мне расписаться в получении денег и вывели из корпуса без паспорта, а только со справкой об освобождении. Это и есть указание о надзоре — иначе бы мне здесь же выдали на руки паспорт. А так я его буду получать в Чуне.

Когда мне выдали деньги и справку, у меня еле хватило выдержки, чтобы не порвать справку в клочья. Я был в мелком ознобе. Чтоб не выдать голосом, что меня окончательно вывели из себя, я решил молчать. От взвинченности у меня стучали зубы, и мне, чтоб скрыть это, пришлось крепко сжать челюсти. Сознавая свое состояние, стыдясь за себя, я готов был провалиться сквозь землю. Я чувствовал, как горят у меня уши.

В предзоннике стоит крытая машина типа грузового такси. Меня посадили в кузов, рядом сел один в штатском, напротив начальник тюрьмы. Какой-то офицер сел у защелкнутой дверцы заднего борта.

— Из машины не высовываться, в окно не смотреть и никому не кричать!

«А это что еще за секретная транспортировка? От кого скрывают меня?» — подумал я и догадался сам: кто-то из друзей приехал меня встретить, но начальство не желает этой встречи!

Так оно и оказалось на самом деле. Это были Люда Алексеева и Ира Белогородская. Они приехали еще вчера и вчера же заявились в спецчасть пересылки, чтобы узнать обо мне. Но им ответили, что Марченко еще вчера был освобожден и уехал в Чуну. Люда с Ириной почувствовали в этом что-то неладное, так как хорошо знали день моего освобождения. Поэтому они остались и ходили сегодня все время около пересылки. Они спрашивали обо мне всех выходящих из ворот зэков, и бесконвойников, и освобождающихся. Но никто ничего им не мог сказать. Так я и проехал мимо них.

В брезентовом верху и стенках кузова машины было два крошечных окошечка, но мне было мало что видно в них.

Дорога была асфальтированная и в неплохом — редкость в нашей стране — состоянии. Машина шла на большой скорости, и очень скоро мы подъехали к вокзалу Березников. Из машины в помещение вокзала мы вошли все вместе, но по дороге к кассам все куда-то исчезли, и я остался один на один с офицером, который в машине ехал у задней дверцы. Он был очень тактичен — даже не тыкал, а обращался только на «вы» — это такая же редкость для эмвэдэшника, как… Я уж не говорю о том, что он меня вообще не стеснял в передвижении по помещению вокзала и за его пределами. Он только попросил не отстать от поезда, который должен был вот-вот подойти. И чтобы мы не потеряли друг друга в толпе — ведь билет-то мой был у него. Он был обязан посадить меня прямо в вагон.

Когда он отдавал мой билет проводнику вагона и что-то ему объяснял, указывая на меня, я заметил двух неброско одетых типов, подошедших к ним. Они сели со мной на соседние места, а офицер, простившись с ними, остался на перроне.

Но эти мои сопровождающие проехали со мной очень недолго и сошли где-то через три-четыре остановки — а поезд ведь не скорый, останавливается почти у каждого столба.

По моей одежде, по стрижке наголо легко угадывался зэк. А трасса от Перми до Соликамска усыпана лагерями и вдоль дороги, и в глубь тайги. Поэтому в вагонах полно военных в форме МВД — и солдат, и офицеров. Да и в штатском их немало. Они едут и по своим личным делам, и по служебным.

Где-то на полпути между Соликамском и Пермью ко мне подошел ехавший в этом же вагоне старший сержант. Он меня подозрительно осмотрел и со строгостью солдафона и охранника спросил:

— Куда едем?

— В Париж на ярмарку, — его же тоном ответил я.

Мне было невмоготу противно сидеть и чувствовать рядом присутствие этого эмвэдэшника. Я взял в руки свою почти порожнюю авоську, напялил на голый череп кубышку и пошел в тамбур. А эта сволочь увязалась за мной туда же.

Я стоял лицом к выбитому стеклу и пытался отвлечься от неприятного ощущения, рассматривая мелькавшую в проеме окна природу.

Сержант стоял рядом. Он курил и «изучал» меня, прислонясь к покачивающейся стенке тамбура.

— Куда едете? — снова спросил он меня.

Я посмотрел на него внимательнее, чем в первый раз, — обычная физиономия русского парня, каких полно можно увидеть и в Москве, и на Волге, и в Сибири. На груди его кителя было множество всяких значков, полученных им за спорт и стрельбу, за всякие отличия в боевой и политической подготовке. По этим регалиям — маршал Жуков передо мной. И меня это рассмешило, рассмешили это попугайское оперение и служебное рвение.

Во мне он заподозрил беглеца и проявлял бдительность.

— Езжай за мной и увидишь. Только паек получи и собаку прихвати.

— А может, вы заключенный и убежали из лагеря?