Когда счастливой матерью семьистановится ленивая Мария,лишь к вечеру, не ранее семи,плита ее бушует, как стихия,и дети, сев вдоль кухонной скамьи,кладут на доски рученьки сухие.Мария варит суп из топораи моет пол в лазоревом уборе.Весной она уходит со дворас высокими зарницами во взоре…Ее запущенная детворасидит в худых штанишках на заборе.В ее квартире зарево и гам.Дожди и снег идут в ее квартире…На страх соседям (и на страх врагам)она ложится в три или в четыре.Шлет зайчиков луна к ее ногам:она играет при луне на лире.И к ней (сидящей с зайцами у ноги в то же время — с музыкой у чрева)приходит муза северных дорогс большим крылом направо и налево.Так — некогда — к Марии на порогмогла являться Пресвятая Дева…Гнездо, Мария, со стараньем вей:ты от хулы должна оборониться.Рассветный воздух сделался живей,и месяц начал к западу клониться,а ты… ты все не спишь. Ты — ночи птица:сова? едва ль! скорее соловей…Увы, родная Марфина сестра,непрочная опора для семейства:она не носит дойного ведраи в полдень сонные свершает действа…Пусть днем она не делает добра,но ночь ее — во власти чародейства.Днем спит она, сжимая в кулакесвой первый палец. Странную картинуявляет ночь: совместно в котелкеМария варит и грибы и тину.Четыре паука на потолкеплетут одну и ту же паутину.Пока пчелоподобная женачасы полезным отдает работам,Мария застывает у окна,подняв лицо к божественным высотам.Она сродни лунатикам — онатревожит лиру по нездешним нотам…Но упрекнуть придется мне ееза то, что люлька у детей сырая,что у нее не глажено белье,что грабли зацветают средь сарая,что стало мхом вязание ееи что игре ее — не видно края,еще — за обвалившийся плетень,за всё в саду погибшее богатство,за каждый без труда убитый день,за вечное с мечтою панибратство,за праздность, за лирическую лень,короче — за земное тунеядство.Мария в узах брачного кольцакой-как свое свершает бабье дело.Она готовит душу для конца.Но будет ли душа сильнее тела,и свет ее посмертного лицатаким живым, каким она б хотела?..