Мы жили тогда на планете другой…[Том 1]

Над нашей скорбью месяц плыл,
Холодных рек следил теченье,
И блеск его во мраке был
Без тайны, смысла и значенья.

Над нашей нищетой зима

Гоняла буйные метели
И ужасалася сама
Тем песням, что метели пели.

Весною шумно падал дождь,

Струистый, легкий и прохладный,
Но не для наших вольных рощ,
Родных берез ватаги жадной.

Бесчувственно звучала медь

Чиновно строгого собора,
Но сердце было не согреть
Нестройностью чужого хора.

И только черные стрижи

Вопят истошно на закате
В скупые наши этажи
Об искупленьи и расплате.

О восхитительной стране,

Всегда одной, ни с чем не схожей, —
Неопалимой купине,
Откуда глас раздастся Божий.

Санкт-Петербург

А. А. Плещееву

В те дни под громы многолетий
И колокольный перезвон
Император
Александр
Третий
Оберегал российский трон.
Над Гатчиной дымилась в славе
Одна заря, другой вослед,
И уж не думал о потраве
Пренебрежительный сосед.
Струилась рожь волной медовой,
Чтоб обрести благую часть:
В Санкт-Петербурге, на Садовой,
В подвалы золотом упасть.
Скрипели петли на воротах,
Мужицкой сметкою ведом,
Царь барыши считал на счетах
И пересчитывал потом.
В угрозу хищнику и вору
Дом возвышался на холму,
И был он в радость и в опору
И в гордость роду моему.
Я помню жар печных заслонок,
Стекло оконное во льде —
Россия грелась, как ребенок,
В горячей царской бороде.
Отцы счастливые и деды, —
Чья родина, как снежный прах,
Студенческие ваши пледы
Взвивались бодро на ветрах!
Вы шли великолепным Невским,
Вступая в юношеский спор,
С Некрасовым и Достоевским
При встрече скрещивали взор.
Блистает иней в хладном свете,
Вот дробный топот конских ног,
То не Кшесинская ль в карете
К Чекетти едет на урок?
Отцы счастливые и деды,
Чья седина — как снежный прах, —
Какие тягости и беды
Подстерегали вас в ветрах!

Февраль семнадцатого