Мы – животные: новая история человечества

На следующей день я написала своей маме. Она тут же ответила. «Боюсь, эти волны печали никуда не денутся, – написала она, – и ты будешь переживать то же, когда станешь бабушкой! Тебе хочется, чтобы все это продолжалось немного дольше. Но оно ускользает от нас, и время неумолимо толкает нас вперед». Но представьте, если бы я могла прожить еще пятьдесят лет. Представьте, если бы я смогла иметь еще несколько детей от разных отцов на разных стадиях моей продолжительной жизни, пересаживая нетронутые кусочки своих яичников, чтобы отсрочить менопаузу или, возможно, вырастить целый новый орган размножения. Или представьте, что мы отойдем от перспектив развития медицины и будем превращать все большую и большую часть себя в машины. Мы стоим на пороге подобных решений. Но также мы видим перед собой множество других животных, растений и организмов, чьи жизни находятся в зависимости от наших. Чем больше мы получаем, тем больше их жизней исчезает. Что мы сделаем со своим собственным миром?

Если на секунду отбросить недоверие, что бы мы получили, если бы не были животными? Или – перевернем вопрос – что мы получим от того, что мы – животные? Вспомните музыку. Согласно опросам, примерно девяносто процентов из нас слушают музыку по много часов еженедельно. Жизнь без музыки была бы для многих из нас тусклой. Долгое время ученые надеялись найти «музыкальную часть» мозга, чтобы объяснить это любопытное человеческое поведение. Но безуспешно. В недавнем исследовании, проведенном с китайскими и американскими участниками, как минимум тринадцать процентов всеобъемлющих эмоций, многие из которых зависят от различных сторон нашей биологии, активизировались под воздействием музыки. Волны печали и радости, оживления и удовольствия, которые мы испытываем, когда слушаем музыку, проистекают из многочисленных аспектов животной природы. И не только это. Они не просто разворачиваются в нашем мозге или опираются на наше самоощущение. Они регулируются органическими веществами и химическими процессами, которые работают как филигрань чувств, окутывающих все тело сетью невероятной сложности. Откровенно говоря, музыка зависит от нашей животной природы.

Так как же мы пришли к выводу, что музыка – это вопрос математики и алгоритмов? Конечно, компьютер может извлечь строительные блоки музыкальных систем из работ миллионов композиторов и создать сносную копию проделанной ими работы. Но музыка имеет значение лишь тогда, когда мы можем ее прочувствовать. Прослушивание музыки больше связано с запахом меда, или с наслаждением от размножения, или с времяпрепровождением на природе в здоровом теле, чем с математическим алгоритмом. Если уж на то пошло, то реагирование на музыку, будь то Моцарт или Леди Гага, больше связано с переживаниями китов в глубинах Атлантического океана, чем с компьютером, на котором мы можем ее слушать.

Мы могли бы возразить, что именно наша индивидуальность и воспоминания делают музыку такой особенной для нас. Но быть человеком – это на самом деле помнить, что ты – животное. В английском языке слово meaning (смысл) происходит от более старого слова meningeus, которое использовалось для названия мозговых оболочек (и соответствующих заболеваний, например менингит). Таким образом, придание смысла – это акт вспоминания. И это становится более чем парадоксальным, когда человеческая культура принимает решение забыть о том, что мы – животные.

Извлекаемые нами воспоминания – это переживания стимулирующего воздействия на клеточном уровне во всем нашем теле. Поскольку мир – это поток чувств, который впитывается каждой частью нашей плоти – в запахе, звуке, вкусе, прикосновении, – то воспоминания представляют собой намного больше, чем наши мысли о различных вещах. Это удовольствие и страдание, боль и радость, через которые мы проходим как животные. И таким образом, пока мы ищем смысл нашей жизни, мы можем спросить себя: возможно, этот смысл и заключается именно в том, чтобы быть животным?

Прежде чем мы поспешим избавить себя от бремени существования, подумайте вот о чем. Одна из наиболее важных фаз нашей жизни протекает в пульсирующей тьме материнской утробы и на руках у матери – в первое время после рождения. Узы, которыми связывает нас дружба, романтические отношения любого рода, а также наша терпимость по отношению к тем, кого мы едва знаем, частично основаны на физических системах наших тел, сформированных древними связями между родителями и потомством. Такие ученые, как израильский психолог Рут Фельдман, перевернули наше понимание ранних этапов развития. «Дальнейшие привязанности во всех своих проявлениях переориентируют базовый механизм, установленный детско-материнской связью в чувствительный период», – пишет она.