Мышеловка

Мы согласились. Этот человек, еще недавно вызывавший нашу неприязнь и опасение, как-то быстро вошел в доверие, и его уже стали принимать за своего. Словно бы он заменил собой умершего Комочкова. Особенно, как ни странно, любознательное благодушие Григорий вызывал у женщин – Милены и Маши. Дамским сердцам всегда нужен какой-нибудь несчастный, изгой, чтобы направить на него свою нерастраченную жалость и милосердие. Хотя у Барсукова и Маркова беглый арестант продолжал вызывать скрытую неприязнь.

Перед сном я предложил провести небольшой следственный эксперимент. Меня не отпускала мысль о тех женских ногах, которые видел Григорий, приоткрыв крышку люка в роковую ночь убийства Николая. Чего проще повторить эту сцену? Не так уж похожи ступни Милены и Маши. И если бы Григорий не узнал их, то мы бы сразу же исключили двух подозреваемых. Я тогда почему-то не подумал о том, что бы мы стали делать, если бы он узнал их? Но мое предложение и так вызвало бурные возражения со стороны женщин. И Маша и Милена наотрез отказались демонстрировать свои лодыжки.

– Я стриптизом не занимаюсь, – сказала Маша. – Все это глупости.

– А я босиком не хожу, – произнесла Милена. – И тебе это хорошо известно.

– Значит, вы сознательно сваливаете все на Ксению? – спросил я.

– Ну почему же? – ответила Милена. – Если вам всем так хочется, чтобы убийцей была именно женщина, то… вот вам вариант: ваша таинственная Девушка-Ночь. По слухам и разговорам, она очень ловка и вездесуща. Может быть, именно она и совершила всю эту серию убийств?

«А ведь и правда, – подумал я. – Кажется, она действительно не пользуется обувью, а ходит босиком…» И все-таки мне было жаль, что они обе отказались от этого эксперимента. У меня бы свалился с души камень. Не хотелось верить, что кто-то из них – Маша, Ксения или Милена убила Комочкова.

Мы разошлись по своим комнатам, а ночью мне приснился скверный сон. Очевидно, возбуждение последних дней как-то сказалось на моей нервной системе. Это был даже не сон, а какие-то полубредовые галлюцинации с чередой лиц и картинок. Вот шел по солнечной дороге, ведущей в Полынью, Коля Комочков, чему-то улыбаясь, а груды камней бесшумно летели вниз… Озерная гладь подернулась зыбкой рябью, и на берегу лежал труп человека – это мой дед, и я вместе с Миленой приближаюсь к нему. Он поднимает голову… лицо деда неузнаваемо. Это он, но взгляд совершенно безумен и страшен… Мы куда-то бежим, падаем, поднимаемся, снова бежим… Кричат люди, они преследуют нас… И впереди только болото… Кто-то манит нас к себе, протягивает руки… Они тянутся из трясины… Ксения? Да, это она… встающая в полный рост, звонко смеющаяся… «Я живая, – говорит она. – Здесь тепло и покойно, идите ко мне…» Теперь слышится лишь мой крик, а Милена зажимает мне рот ладонью…

– Тихо, успокойся, – услышал я ее голос и очнулся. Она поцеловала меня, прижимаясь всем телом. – Что тебе снится?

– Не помню, – отозвался я. – Ксения… Мне кажется, она утонула в трясине.

– Нет, не может быть… Ведь Раструбов сказал, что вывел ее на дорогу.

– Раструбов? – Я подумал о нем. – Раструбов… Почему он так гнусно улыбался, когда говорил об этом? Что он за человек?

– Тебе везде мерещатся убийцы, нелюди… Я чувствую, что даже обо мне ты думаешь такое.

– Да… ты права. Скажи, что тебя связывало с Комочковым?

– Ничего. Только наша общая дружба.

– Это правда?

– Вадим, нельзя так жить, подозревая всех и каждого. Ты сойдешь с ума.

– Мне порой кажется, что это уже произошло. Мы попали в безумное место. Господи, дай нам силы выстоять!

– Когда-нибудь весь этот кошмар закончится… Иди ко мне.

– Я люблю тебя…

Мы снова уснули, а утром нас одновременно разбудили первые солнечные лучи, ласково прикасавшиеся к нашим обнаженным телам. И весь мир снова показался напоенным любовью и добротой. Может быть, так оно и было на самом деле, а мы просто прятались от своих чувств, подражая улиткам? Почему человек всю жизнь обречен жить в клетке, созданной им же самим? Где его желанная свобода и может ли он вообще разумно пользоваться ею? Григорий, как и обещал, не спал всю ночь. Я обнаружил его в зале, где он листал старые журналы, и он доложил мне, что ничего подозрительного за время его дежурства не произошло.

– Если не считать выстрелов, – добавил он. – Похоже на ночную охоту…

– Возможно, так оно и есть, – сказал я, подумав об охранниках Намцевича. Может быть, ради устрашения они палили во время своего «комендантского часа»? Спустя полчаса мы все вместе позавтракали. У нас еще оставалось немного крупы, а вот консервы уже закончились.

– Надо что-нибудь продать, – предложила Милена.

– Зачем? Схожу-ка я лучше к Ермольнику, – сказал я. – У него наверняка что-нибудь найдется…

Но едва я вышел за калитку, как столкнулся с учителем.

– А я к вам, – произнес Клемент Морисович. В руках он держал сумку. – Здесь кое-какие продукты. Их посылает вам… ну, вы знаете кто.

– Валерия?

– Да.

– И конечно, втайне от Александра Генриховича?

– Разумеется.

– Покорно благодарю. – Я отнес сумку в дом, а затем вернулся к учителю. – Как ее настроение?