Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение

Но он был достаточно близко к реальности, чтобы спланировать один из самых ужасных терактов в американской истории. Он дотошно рисовал схемы, изучая систему безопасности начальной школы «Сэнди-Хук», и тщательно ознакомился со справочником для учеников. За три дня до стрельбы он обсуждал по электронной почте «эстетику» убийства. «Необъяснимой тайной для меня является не то, как осуществить резню, но почему не происходит 100 000 массовых убийств ежегодно, – писал он. – Хотя сам по себе почерк не так важен, я просто не могу превратиться в мясника. Это кажется (да!) слишком посредственным, как использование дистанционной бомбы (слишком горячо). Нож – это слишком далеко от “массовости” (слишком холодно). Эстетика пистолета кажется правильной». Какая холодная оценка оружия, словно он проверяет меню настроек в видеоигре!

Незадолго до того как отправиться в школу, Адам убил мать в ее собственной кровати. В течение предыдущих месяцев он так же отдалился от нее, как и от остального мира. Ее убийство было в каком-то смысле актом суицида еще до того, массового убийства: она была его единственной нитью, связывающей с жизнью. Теперь пути назад не было.

* * *

С точки зрения психиатрии, у всех этих людей были разные заболевания, этиология которых сильно различается. Однако у каждого наблюдались проблемы с социализацией: Адам Лэнза, Тед Качинский, Эрик Харрис, Марк Чепмен и Сирхан Сирхан были захвачены затягивающим ощущением унижения, несправедливости и собственной никчемности[23]. В результате у них развилось состояние сверхбдительности – в отношении к кажущемуся злу, к угрозам со стороны их окружения, к навязчивым мыслям или просто к раздражающим особенностям других людей. Возможно, к насилию они обратились, чтобы освободить себя от тисков одержимости, чтобы восстановить контроль над разочаровывающей, запутанной или болезненной реальностью.

Глава шестая Захват и терроризм

Акты террора подготавливались отдельными личностями, захваченными идеей. В какой-то момент жизни большинство террористов захватывает представление о том, что они борются не за себя, а за правду, которая значит больше, чем они сами. Подобная идеология, будь то политическая или религиозная, представляет собой всеобъемлющую систему верований, убедительных историй, которая делает сложный и обескураживающий мир простым и понятным.

Верным и преданным идеология обещает своего рода бессмертие: за вратами рая или в хронике всемирной истории. Если взять радикальный исламизм, это обещание становится еще более притягательным из-за глубокого чувства политической несправедливости. С самого начала колониальных завоеваний истинные мусульмане подвергаются нападкам, притесняются в экономическом и политическом плане, или же им запрещают жить в соответствии с их собственными законами и обычаями. Одним из призывов радикального исламизма является обещание возвращения в идеализированное прошлое – золотой век, когда правоверные жили в гармонии с Богом и друг с другом.

Но «Аль-Каида» (террористическая организация, запрещенная в России) и ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в России) являются, без сомнения, не единственными группами, тесно связавшими утопию с насилием. По определению, идеологическая интерпретация – будь то теория арийского превосходства Гитлера, или политическая паранойя сталинизма, или геноцид красных кхмеров – обещает освободить верных и преданных от запутанной, сложной и неоднозначной повседневности, если только они отдадут себя борьбе с угнетателями. Это соблазнительное и очень заманчивое обещание, одно из тех, которые играют на желании индивидуума освободиться от собственных ограничений – и все это во имя великого пути, – чтобы слиться с чем-то более значимым.

Самые ужасающие акты жестокости или терроризма в таком случае – это не просто выражение садизма или порочности. Часто в корне жестокости и насилия лежит захват, или то, что политолог Джордж Катеб называет «идеологическое полумышление».

Политолог по образованию, Катеб посвятил свою деятельность изучению роли обсуждения вопросов этики в либерально-демократическом обществе. Он в этом смысле является прямым наследником Ханны Арендт, самого проницательного на Западе теоретика «политического зла». Согласно Арендт, зверства двадцатого столетия – ГУЛАГ Сталина и лагеря смерти Гитлера – невозможно объяснить с точки зрения традиционных пороков. За рядом, казалось бы, необъяснимых событий не прячется демоническое творческое начало. Напротив, эти ужасные зверства совершаются людьми, нормальными во всех остальных отношениях, но захваченными идеологическим полумышлением, «идеями, не обдуманными всесторонне, но настолько привлекательными, что они заставляют нас действовать, как будто мы не в себе, в прямом смысле – не в себе».