Мысли моралиста. Дополнение к роману Целомудрие миролюбия

Дело в том, что мне даже не нужно отрекаться от Бога, того ветхого мстительного Бога, которому необходимо воинство и ад, в коего верят многие люди и церковь в большинстве своем. Ибо я никогда не верил в такого Бога. Но я всегда веровал и верую в Бога Миролюбца, от которого я никогда не отрекусь. Для поддержания моей веры мне не нужны ни чудеса, ни таинства, никто не нужен, ибо вера это личное отношение одного человека с одним Богом. И ни церкви, ни власти земной не должно вмешиваться в эти отношения человека с Богом. Они не могут навредить этим отношениям, не могут разлучить человека с Богом. Если конечно, сам человек не пожелает вручить свою веру в руки посредников. Поэтому все эти отлучения, анафемы, обвинения в еретичестве, они произносят для себя, причем впустую. Они как дети собрались в кружок, и собрались не за, а против кого-то, и вот давай обзывать мальчика нехорошими словами, думая тем самым навредить ему. А мальчик видит это собрание глупцов, завистников и лгунов, думающих, что они есть общество и потому вправе судить, клеветать, обзывать. Они не понимают, что мальчик вполне может жить и без их общества, и жить хорошо, без их военных игр, брачных игр и театральных постановок.

53

Нынешнее время всё же лучше прежнего. Сейчас я могу увидеть то, как христиане с разных вероисповеданий собираются вместе и говорят о добре, нисколько не ссорясь и не ругаясь. И я могу верить так, как пожелаю верить. А в прежние времена мудрец Лев Толстой рассказал людям о своей вере, желая жить по-христиански, желая жить спокойно и мирно со всеми, он пожелал верить так, как посчитал нужным для себя верить. Но веротерпимости не было в обществе и потому оно ополчилось на него, мучило его, все эти встречи, письма, целые ответные книги, брошюры, статьи и постоянное осуждение – ты якобы веришь неправильно, не так как мы, мы истинно веруем, а ты ошибаешься, и так далее, всевозможные сетования. И эти мучители называли себя христианами. Как и Лев Толстой называл себя христианином. В этой ситуации христианство я вижу в нем, ведь он действительно говорил о добродетели, осуждал грех, боролся с преступностью мира сего, с помощью слова, а не насилием. А те, кто за ним бегал, желая образумить, разуверить его, похожи на музейных работников, которые сдувают пылинки с догматов и канонов, и шипят на всех, как бы те не повредили эти экспонаты старины. Они видели лишь это незначительное в его сочинениях, а главным было вовсе иное.

54

Когда Лев Толстой указал на то, что христиане позабыли о заповеди Христовой о ненасилии и непротивлении, о заповеди миролюбия, церковь ответила ему на это целыми книгами и статьями о том, что он якобы неправ и пацифизма в православии вовсе никогда не было, но воинство всегда почиталось. Смотря на всё это, понимаешь, почему в двадцатом веке церковь стала никому не нужна и почему сейчас пустеет, потому что она отвергает самое важное, что есть в христианстве – миролюбие. В человеке возникает противоречие между Евангелием и церковной проповедью, которой быть не должно, но из-за того что церковь такова, и возникают подобные противоположности. Однажды для миролюбивого мира она станет бесполезна и даже вредна. Церковь всё ищет своих врагов вне церкви, на самом деле церковь сама себя губит, она самолично совершает над собой медленное самоубийство.

55

В миролюбии Христа я распознал Его божественность. Если бы Он был бы другим, каким-нибудь воином, военачальником, царем или властителем государства, то я бы не поверил сему, не поверил бы Ему, ибо Бог таковым не может быть. Только миролюбивый Христос воистину Бог, по крайней мере, он был человеком, который точно знал, в чём заключается божественность.

56

Каждый человек должен помнить о том, что он представитель человечества, в своем лице он отображает весь род людской. Например, ангелы захотят посмотреть – каков человек, каково творенье Божье и посмотрят на любого из нас. Или же на человека взглянут инопланетяне. И что же они увидят, гуманизм или же злобность?

57

Священник говорит о том, что Бог есть Творец, потому может делать со своими творениями всё, что пожелает. Соглашусь, всё именно так. Вот только священник намекает на то, что Бог, поэтому якобы может наказывать, осуждать, уничтожать, разобщать. Якобы не надо Богу причислять свои человеческие законы морали, якобы Бог выше всего человеческого. Но в том-то и дело, что Бог выше, Он волен и убить и уничтожить, но также волен и не делать всё это, но может быть и милосердным и миролюбивым. Бог может действовать только по собственному закону любви, ибо Он и есть любовь, и в нём нет насилия, убийства, уничтожения или истребления. Бог может поступить только милосердно и миролюбиво, ибо ничто иное любовь не подразумевает. Но люди хотят, чтобы Бог поступал так, как они поступают. Здесь и меня можно упрекнуть в том, что якобы и я приписываю Богу свои нормы поведения, но это не так. Потому что я порою гневаюсь, а Бог никогда не гневается. Бог лучше меня и Он лучше вас.