При подобных условиях у нас, на Руси, каждую минуту надо было бы ожидать смертоубийства, увечий и тому подобных неприятностей. Здесь идешь спокойно: знаешь твердо, что эти лихие и быстрые, как вихрь, лошадки – в ловких руках артистов-возниц. Он несется только тогда с такой быстротой, когда уверен, что между пешеходами и его кареткой есть точных полвершка расстояния – колеса не заденут даже фалд пешехода. Оглушительные щелканья бичей мигом раздвигают густо запруженные улицы – кати!
Без устали гам и крики на улицах: разносчиков, развозчиков, детей и ослов, и особенно ослов. Мне кажется всегда, что осел горько вопиет к небу, когда, подняв свою страдальческую голову, он начинает реветь, прерывисто задыхаясь. Вечно нагруженный непропорционально своему росту, всегда с придавленной спиной, с явными следами побоев, горько и громко рыдает он под тяжелой ношей. Но никакого внимания не обращает на него неугомонная жизнь.
И всё кругом неугомонно делает свое дело. Море громыхает у берегов, Везувий неугомонно ворчит, куря свою трубку.
Апельсинные и лимонные деревья всегда отягчены плодами, и в то же время они еще цвели на моих глазах по всей Сицилии и неаполитанскому краю чудными белыми подвенечными цветами, одуряя все кругом своим сильным сладким ароматом.
Неугомонно, без устали, вот уже целых почти два месяца красуется здесь весна в цветах всевозможных форм. Еще в половине февраля на сером фоне голых ветвей прелестно зацвели миндали, за ними персики, абрикосы, апельсины, потом груши, вишни, яблоки, сливы и так далее. И до сих пор еще цветут поздние породы яблонь, терновников. А сколько цветов для цветов! Бесплодных, даже без запаха – и пахучих!
Итальянцы безжалостно обращаются с цветущими деревьями. Густо облепленные цветами ветки миндалей, апельсинов и лимонов продают по улицам и ломают для забавы, как у нас черемуху. А цветут деревья здесь так изрядно, что кажутся сделанными нарочно, для показа. Цветут малые, едва поднявшиеся от земли, не по росту густо. Цветут и огромные – вишни, например, в обхват толщиной, разросшиеся, как осокори, и они покрываются сплошь белыми шапками цветов. Я видел в Тиволи, на вилле Адриана, как не вытерпела одна русская дама – сломала большую ветвь цветущей вишни и ходила с ней, как с огромным букетом. А какие букеты за гроши продают по улицам! Какие рынки цветов во Флоренции! Какие массы, какое разнообразие! Некоторых пород цветов я не видывал даже и на рисунках. Но живые, в садах, они производят совсем волшебное впечатление. Например, алые рододендроны в Дженцано, в саду палаццо Чезарини: все большое дерево в цвету, от макушки до зеленой травы; все густо покрыто алыми, едва вероятного цвета огромными свежими цветами.
Неугомонные колокола церквей звонят мелодично, особенно на старых церквах византийского, романского и готического стилей; звонят с душой и чувством о лучших днях художественной старины, о которой с еще большей ясностью говорят остатки церквей в Палермо, Мессине, Амальфи, Ассизи, Перудже, Сиене, Флоренции, Пизе и т. д. Колокола Ренессанса уже гудят более современно и более назойливо. Но отвратительно ревут многочисленные католические клирики. Разряженные, вроде кукол, с кружевами, сложив пухлые ручки, эти упитанные чудаки долго проделывают свои многочисленные голосовые фокусы в опустевших грандиозных соборах. Бесконечен и нестерпим рев этих бритых стариков и холеных мальчиков с ними: без всякого гармонического соединения. Великолепные соборы, наполненные большей частью соблазнительной живописью и скульптурой, всегда почти пусты. Только туристы с красной книжкой в руках, с неотвязным гидом обходят все углы, зажимая иногда уши от неприятного козлогласия клириков и прислушиваясь к говорящему скверно на многих языках проходимцу-гиду.
Деликатные и добрые в душе итальянцы, уже не стесняясь, высказывают своему духовенству явное презрение, невзирая на всю терпеливость и невзыскательность черных мантий, бритых макушек, сандалий и коричневых рубищ.