Мысли по дороге на пенсию

— Дядька, ты пока с волчатами хороводы водил, у меня свой бой приключился… Я ж сомлевший был на печи-то… Вдруг сквозь дрему чую: руки по мне легонько так везде прошлись — будто знакомятся. Потом порешительней, и много их, рук-то. Понять не могу, думаю, снится мне, будто девчушки хозяйские во взрослые неприличные игры со мной играют. Я такое только на немецких открытках в балагане на ярмарке видал. Вот, думаю, интересный такой сон получается, и давай вспоминать, что там, на открытках-то было, да в сон добавлять и проснулся. А как не проснуться, когда сердце стучит, в портах колом все. Глядь, а это не сон. А девчушки рот мне прикрыли, говорят: «Насильники набежали, вот мы и хотим, чтобы первый раз у нас был с лаской да охотой. Ты уж не откажи и мамане не выдай нас». И все и закрутилось. Так сказочно все само собой получалось (разговаривать-то нельзя, да и нечем по большей части). Так я в глазенки им смотрю — то одной, то другой — а глазенки довольные, даже озорные, ну и дальше. Не знаю, откуда чего у девчушек взялось, но словно спектакль без единого сбоя мы до последней минутки играли. А расстались, даже не поговорили. Вот думаю, как там они, что думают?

Помолчал солдат. Потом представил себе картинку и еще помолчал. Да и что тут скажешь?

— Ниче, Филька, лиха беда — начало, думать не думай, дорога она сама правду покажет.

Ну и поплыли дальше. А Филиппок спрашивает:

— Как это тебе, дядька удалось вокруг пальца обвести таких отчаянных бандюков?

— Так ить нельзя было по-другому. Бой неизвестно чем закончиться мог, а там ты больной, да и баб не пристало без защиты оставлять. Вот и выходит, ДОЛЖЕН я был обхитрить — и точка! Когда, Филя, должен — это не пустой присвист, а как стенка из каменьев большущих за спиной чувствуется: любой дрыщ победит, выход найдет. А коль нету правды, и стоять накрепко вроде незачем, и богатырюшка продует.

— Все ты, дяденька, мне философии говоришь, а потайные приемы не показываешь. А ну-ка, ты бы сомлевший лежал, а я нас защищать встал? Ведь не готов еще! Обоих бы порвали, а ты меня не учишь ни чему!

— Дык, Филя, я же не учитель. Да и нету секретов у меня, а только ремесло. А уж ремеслу меня учили со всем надлежанием, 20 годочков, а ты, соколик, за двадцать дней в бойцы решил сигануть? Так нету в физике препетумов мобилей — и точка. Ты вот про ночку сладкую мне рассказывал, ведь не побежал спрашивать как, мол, и куда — все само гладко прошло еще и с двумя девками! Это ж не каждый гренадер сообразит, а ты, видать, мечтая, столько раз это все делал, что само все в голове уложилось и прошло в лучшем виде. Видал я, какую рубашку вышитую тебе девчата втихаря в котомку подложили. Видать по нраву им на печке-то было. Вот и в воинском деле главное — привыкнуть к мысли, что бой воевать — это работа, а не подвиг. И относиться надо как к работе, обстоятельно и со старанием. Видали мы, как при аглицком дворе королевская гвардия: все в медвежьих шапках, рослые, усищи как у тигор, кулачищи с горшок — идут строем перед балкончиком для знати да матушки королевы, ружьецами поигрывают. Так складно двигаются, штыки только повжикивают. Видать не видно, одни сполохи как от жар-птиц. А мы пьяненькие стоим, глядим и думаем: «Господи, оборони в рукопашную с такими умельцами…». А потом пробирались к месту дислокации, ну и напоролись на гвардейский же патруль. Вид у нас самый непотребный, прям позор: пьяные, кафтаны замазаны, без бумаг и кондуитов, ну как мы могли позволить себя заневолить? Это же прямой ущерб флагу и дипломатической миссии. Никак не могли. Боялись крепко, и все ж наваляли шапкам медвежьим и ушли по-тихому. Вот, а все потому, что в сытости небыли. И учили нас не парадам. И ухватки бойцовские не на плацу прижили, а за каждую кровушкой заплачено. А главное, говорю тебе — нельзя по другому-то!

— Мудрено, дядька солдат, для меня. Вот грамоте как учат? По буквицам — сначала одну, потом вторую, потом слоги складывать. Вот и ты мне буковки-то покажи!