Мысли по дороге на пенсию

— Филя, ексиль-моксель, пытаюсь я тебе главное донести, да видать скудны мыслишки мои, невдомек тебе… Ну вот слушай: дед мой, Арсентий, отобрал у пацанвы зайца. Его силком помяло так, что ходил с трудом. Тут зима, безкормье. Ну, приручил зверя, выходил. Думали заяц, а оказалась зайчиха, скоро появились и зайчатки. Дед доволен, отгородил их. Травки кидает. Растут зайчата, играют. Я, пацанчиком, много на них смотрел, и вот ведь что: в народе во всех сказках зайчишка — трусишка, тварь безответная. Вот однажды сосед подвыпил и решил молодого зайчика у деды стащить. Перегнулся через загородку, да ухватил подростка за уши. Так что ты думаешь, умер от страха косой? Ничуть. Он за секунду на мужике дошку вспорол, лапами задними так метко и крепко бил, да так часто, что лохмотья и кровяка только в стороны полетели. Сосед-то без глаза остался, на силу выжил. Так до сих пор и дразнят — «зайцем битый». Так что смертоубийству учить нас лишнее, оно даже зайцу видать от пращуров досталось, а вот «ясная решимость» — эт, брат, я тебе скажу, не каждому бывалому служаке приходит. Вот что растить и тренировать надоть!

Филиппок не отстает:

— То есть, вот как я внутри почувствую — «могу!», так и победа моя?

— Именно.

— А ежели супротивник тоже почувствует, тогда чья победа?

— А тогда, Филя, у кого правды за спиной больше, того и победа. Жизнь она не балаган. В ней обязательно у кого-то правды больше, веры. Вот ее-то, правду, и растят солдаты, всю службу… коли, не заюлил не разу, не смалодушничал, так и поможет она выстоять супротив пяти десятков. Потому как не один ты, а с правдой.

Надолго Филя замолк, а солдатик подумал: «Вот ить хрень! Идеологическая работа и нематериальная мотивация! Тяжело. Надо выпить!» Достал фляжку, махнул по-молодецки, потом еще, и сон пришел к старому солдату. Филипп не спал. Грезилось ему, как сам он, один, голый по пояс, со страшным тесаком встает на защиту ведьминых дочек… И повергает в бегство сотни ворогов. И рубит стрелы на лету. И грозно рычит. И получает приглашение переснять фильму про Конана-варвара, и играть там главную роль… Потому что он, Филиппок, за правду!

Ночь и река победили все мысли, отмыли головы. Проснулись утром свежие оба и голодные. Плотик прибило к песчаной отмели. Развернули скатерть самобранку. Покушали вкусно, женщин вспомнили добрым словом. Старый солдат и говорит:

— Не зря нас тут прибило, видать отсюда дальше путь лежит.

— А в какую сторону пойдем? — спрашивает Филиппок.

— А где правда, туда и пойдем.

Пошли. Уже в сумерках стали ночевку ладить у ручейка. Шалашик уже Филя сам стал проворить, солдат заделал нодью, хоть и не зима, а ночи холодные, да и молодому наука. Чайку вскипятили из разных травок. Дымок из трубки потянулся, и беседа неспешная завязалась. Опять Филя про воинские секреты пытал. Солдат и говорит:

— На пальцах воином не станешь, коли интерес такой, завтра испытаем тебя, спи покуда.

Глава четвертая В которой Филя один на один с испытаниями и нежданными находками

«В поднебесной, самые слабые побеждают самых сильных. Небытие проникает везде и всюду. Вот почему я знаю пользу от недеяния. В Поднебесной нет ничего, что можно было бы сравнить с учением, не прибегающем к словам, и пользой от недеяния».

Утром Филя проснулся от холода. Огляделся — костер не горит. Солдата нет. Вещей всего-то ножик на шнурке, как у Маугли. Посидел, стало ему не уютно от тишины вокруг. Маленьким таким себе показался, прям кутенок собачий, слепой. Аж в дрожь бросило: что делать? куда идти? Одни вопросы, нет ответа. Просидел потерянный аж до полудня. Солнышко стало за тучки опускаться. Сразу холодно стало и голодно. Жутко. Тут еще дождик заморосил противный. Огня нет, дрова не собрал, жрать нечего, все промокло, лес враждебный ухает корневища тянет колючие. Испугался Филя крепко, но заставил себя идти. Темень быстро наваливалась. Под ноги лезли камни и валежины, острые сучья норовили рвануть за рукав. Ощущение опасности росло и становилось всепоглощающим. Хоть и не знал куда, а сорвался на бег. Бежал, спотыкался, падал и снова бежал. В голове бил колокол: «Быстрей, быстрей!». Очнулся от того, что дико замерз, уже было светло. Ветер гнал низкие косматые облака и срывал, враз пожелтевшую листву. Филиппок стучал зубами, руки тряслись. Вымокшую одежонку прихватило ночным холодом. «Замерзну на хрен», — подумал Филиппок. Движения давались с диким трудом. Мысли тоже заледенели. «Карр!» — громко раздалось прям в голове.