Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Если вы говорите, что печальная музыка – это музыка, которая похожа на печальный звук, отмечает Левинсон, то вы должны сказать также, насколько похожа, поскольку в какой-то степени все похоже на все. Но требуемая степень сходства не может быть определена как некая фиксируемая степень сходства между двумя величинами. Она может быть определена только как любая степень сходства, достаточная для того, чтобы побудить адекватных слушателей воспринимать музыку как печальную [Boghossian 2007: 125].

Левинсон обнаруживает нормативность отношения сходства в причинно-диспозиционных реакциях слушателя на музыкальные фрагменты:

На мой взгляд, ясно, что на это нет ответа, кроме ссылки на нашу диспозицию слышать в музыке именно эту эмоцию, а не другую или вообще никакую, – то есть диспозицию акустически интерпретировать музыку как образчик личного выражения, воспринимая в музыкальных проявлениях человеческие… Только при таком восприятии музыка обладает пресловутой выразительностью независимо от степени сходства между внешними проявлениями музыки и внешними проявлениями человека, относительно которых она оказывается выразительной, или, иными словами, независимо от того, насколько сходен опыт переживания этих проявлений [Levinson 2007: 197].

Первоначально Левинсон так формулирует свою диспозиционную теорию:

Музыкальный фрагмент Ф демонстрирует выражение эмоции или другое психическое состояние Э в том и только в том случае, если в контексте слушатель из соответствующей культурной среды быстро и безошибочно опознает в Ф выражение Э, переданное особым в своем роде «музыкальным» способом от лица неопределенного агента, персонажа музыки [Levinson 1996: 107].

«Персонаж» музыки – это спроецированный в воображении «выразитель» экспрессивной музыки: «Если экспрессивная музыка, как я утверждаю, легко воспринимается как или как будто выражение и если, плюс к тому, выражению требуется выразитель, то при стандартном опыте переживания такой музыки персонажи или агенты просто должны предполагаться, пусть и в минимальной степени» [Levinson 2007: 201]. Вопрос о персонажах музыки я рассмотрю ниже, пока же для нас главный момент – включенное в цитированную выше формулировку определение «безошибочно», так как оно являет собой очередной пример нормативности, незаконно проникшей в предположительно каузально-диспозиционое объяснение: ведь «безошибочно» означает уточнение, что диспозиция «слушабельности» функционирует правильно[286]. В ответ на подобные возражения Левинсон переформулировал свою теорию следующим образом: «Музыкальный фрагмент Ф демонстрирует выражение эмоции Э в том и только в том случае, если в контексте сведущий в данном жанре слушатель быстро опознает в Ф выражение Э» [Levinson 2007: 193][287].

Таким образом, теперь у Левинсона носителем нормативности оказывается не диспозиция, а искушенный слушатель или сообщество «сведущих в данном жанре слушателей», под которыми подразумеваются «слушатели, явно компетентные в понимании такой музыки, чья компетентность проявляется в навыках распознания, дополнения и описания и чьи прочие суждения о выразительности в непротиворечивых случаях совпадают с общепринятыми». Но это лишь переводит проблему контрабандной нормативности в другое русло, но не решает ее.