Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Именно этот аргумент от «логической независимости» мотивирует различие между выражением эмоции и демонстрацией выражения этой эмоции. Первое показывает логически зависимое или конститутивное отношение между выражением и психологическим состоянием, тогда как второе – нет. Красноречивый пример, часто приводимый в литературе, – сенбернар или бассет-хаунд, чья морда демонстрирует выражение печали независимо от того, в каком психологическом состоянии находится собака. Произведения искусства, если строить аргумент по аналогии, могут, таким образом, демонстрировать выражение эмоций, не выражая эмоциональных состояний их создателей. Если произведения искусства логически независимы от эмоциональных состояний их создателей, то экспрессивистская теория искусства Толстого требует существенных уточнений: в менее категоричной версии теории можно было бы говорить об экспрессивности, или суггестивности произведения искусства в плане эмоций, в то время как более категоричная версия утверждала бы, что произведение искусства может передавать или внушать аудитории эмоцию, выражая эту эмоцию.

Для тщательного и успешного анализа утверждения о «логической независимости» требуется выявить и устранить три направления мысли, которые могут ввести в заблуждение. Первая ошибочная мысль состоит в том, что экспрессивное произведение искусства имеет лишь инструментальное отношение к эмоциям, которые оно передает или вызывает. Логическая независимость понимается как условное соотношение между экспрессивными свойствами произведения искусства, с одной стороны, и передачей эмоций – с другой. Если эмоция отделима от природы произведения искусства, потому что последнее всего лишь инструмент или средство для первой, то функция произведения искусства может осуществляться любым другим средством – с помощью другого произведения искусства, или наркотика, или гипноза, – которое достоверно вызывает ту же эмоциональную реакцию. Считать, что эмоциональный отклик, вызываемый произведением искусства, можно таким образом отделить от самого произведения, означает, по всей вероятности, фальсифицировать подлинный эстетический опыт; так, например, Витгенштейн пишет:

Иногда говорят, что музыка сообщает нам ощущение веселья, меланхолии, триумфа и т. д. и. т. и., и от такого описания музыки нас отталкивает именно то, что, как кажется, оно говорит, что музыка является инструментом для создания в нас последовательности ощущений. И отсюда можно вывести заключение, что любые другие средства создания таких ощущений подойдут нам вместо музыки. На такое описание мы склонны ответить: «Музыка передает нам саму себя!» [Витгенштейн 2008:232].

Вторая вводящая в заблуждение мысль – это линия рассуждений, ведущая от наблюдения, что люди могут порой скрывать или имитировать эмоциональное состояние, к выводу, что внешняя выразительность и внутреннее психологическое состояние поэтому неконститутивны, просто случайны. Этот аргумент ошибочен, поскольку имитация эмоционального состояния паразитирует на подлинном выражении эмоций, логически первичном: понятие притворной эмоции, как и понятие лживого обещания, логически предполагает понятия подлинного эмоционального выражения и правдивых обещаний.

Допустим, Моцарт сочинил мрачную симфонию, пребывая в радостном настроении, аналогично тому, как человек, испытывая радость, может симулировать мрачность: сама возможность, не говоря уже об успехе, имитации основывается на логически предшествующем отношении эмоционального состояния, конститутивно проявляемом в выражении эмоций[289]. Третья ошибочная мысль исходит из наблюдения, что выражение эмоций людьми, как правило, естественно, в то время как выразительные способности художественных произведений искусственны в том смысле, что нередко целиком строятся на условностях. Но такой ход мысли основывается на двусмысленности слова «искусственный»: значение, антонимичное «естественному», подменяется значением, антонимичным «подлинному». Но хотя некоторые выражения эмоций у людей действительно естественны (например, лицо краснеет от гнева), другие представляют собой чистые условности, например словесные выражения («Как ты смеешь!») или жесты (поднятие того или другого пальца). И в бытовых, не имеющих отношения к искусству контекстах мы считаем эти условные выражения не менее подлинными, чем естественные выражения тех же состояний[290].