Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Приведенный выше фрагмент представляет главный аргумент Джеймса в пользу утверждения, что эмоции – это воспринимаемые физиологические изменения, так называемый аргумент от абстракции: представьте себе, что вы испытываете сильную эмоцию, а затем вычтите из нее все связанные с ней соматические ощущения – состояние, которое вы в результате получите, уже не ассоциируется с данной эмоцией, следовательно эмоции – это ощущаемые телесные изменения. В конце статьи Джеймс заново пересматривает «чисто церебральные» эмоции – нравственные, эстетические и интеллектуальные переживания – и теперь, исходя из своей теории физиологической конституции, приходит к выводу, что такие эмоции вообще не являются эмоциями:

Если в них интеллектуальное чувство действительно не связано с какими-то телесными действиями, если мы не смеемся из-за изящества некоторого технического приспособления, если мы не дрожим, понимая справедливость акта правосудия, не чувствуем зуда, слыша совершенную музыку, наше психическое состояние приближается к суждению о правильности более, чем к чему-либо еще. Такое суждение следует относить скорее к созданию истины: оно является когнитивным актом [Там же: 464][198].

Таким образом, с точки зрения Джеймса – Ланге, эмоции – это пассивные ощущения телесных изменений и они полностью отделены от любых когнитивных актов сознания[199]. В силу «аргумента от абстракции» теория Джеймса представляет собой «чувственную» теорию эмоций, поскольку она утверждает, что эмоции целиком состоят из феноменологических чувствуемых восприятий физиологических изменений.

2. Следуя одному из направлений критики теории Джеймса – Ланге, мы придем к реконструированному понятию эмоции, лучше соответствующему теории, которую я развиваю исходя из Толстого и Витгенштейна. Я говорю о том направлении критики, согласно которому органическая теория не приписывает эмоциям никакой интенциональности: согласно этой теории, эмоции не возникают «по поводу чего-то» и не направлены «на что-то»; скорее, они являются внутренними восприятиями телесных каузально-диспозиционных эффектов. Но, как мы видели в главе 3, многие примеры эмоций, приводимые Толстым в работе «Что такое искусство?», и вообще многие эмоции так таковые, по крайней мере отчасти, складываются из интенциональных состояний, направлены на что-то или возникают из-за чего-то. Такие эмоции, как восхищение, страх, сожаление, любовь и ненависть, как правило, направлены на определенные объекты или классы объектов (реальные, воображаемые или хранимые в памяти), тогда как настроения – радость, подавленность и т. п. – не имеют объекта (или имеют в качестве своего объекта все на свете), а ощущения – зуд, боль и т. п. – имеют причины, а не интенциональные объекты. Если эмоции, в отличие от настроений и ощущений, обладают интенциональными объектами или свойствами, то теория Джеймса – Ланге явно не годится для того, чтобы объяснить это измерение эмоций.

Возможным ответом было бы предположение, что для джеймсовской эмоции причиной служит то, на что она направлена, и, таким образом, в ней все-таки присутствует отношение интенциональности. Но хотя, конечно, случается, что причина и объект эмоции совпадают (например, я испугался змеи в саду), это совпадение эмпирическое и случайное, а не смысловое и необходимое. Предположим, к примеру, что я ошибочно принял садовый шланг за змею – тогда причиной моего испуга окажется шланг, но объектом моего испуга будет воображаемая змея. Витгенштейн четко разъясняет различие, которого мы должны придерживаться: «Следует различать предмет страха и причину страха. Так, лицо, внушающее нам страх или восхищение (предмет страха, восхищения), является не его причиной, а, можно сказать, его адресатом» [Витгенштейн 1994, 1: 220][200]. Э. Кенни делает свои выводы из этого фрагмента и последующих примеров того, что эмоции человека, по всей видимости, связаны со знанием или верой, имеющимися у этого человека: