Мысы Ледовитого напоминают

Любопытную иллюстрацию ко всей теме дал в годы открытий Оглоблина исторический художник Клавдий Лебедев. Что он думал, не знаю, но на его картине «Экспедиция Дежнёва» (см. заднюю обложку) кочи, как и следует, это большие речные лодки, для моря малопригодные[146], зато годные, по разгрузке, для прохода шивер и для волока. У него они плывут на юг, притом летом (видно по теням и одежде) по обширному заливу (видно по мутной почти спокойной воде). В точности так и следовало им плыть в начале июля 1648 года Чаунской губой к чаунскому стану, но никак не в октябре Беринговым морем. И ведь Оглоблин был лучше других писавших, он все-таки видел критику. После него стали обычны лишь споры, как ещё красивей толковать то, что и так общепринято. Недавний пример приведен в Прилож. 2.

Сказки новые

Поскольку никакого зримого «Носа» между океанами не оказалось, «носом» был неоднократно истолкован весь Чукотский полуостров. Будто приверженцы данного «варианта» не знают, что сам этот полуостров был выявлен, притом вчерне, лишь в начале XVIII века. А поскольку никакого даже намёка на Тихий оекан у Дежнёва нет, то таковым не раз объявлена его реплика «Плыл морем акияном». Но выражение «морем акияном» прилагалось даже к пути с Двины на Печору вдоль берега (РИБ, стл. 1087).

Более того, Б. П. Полевой уверял, что Иван Рубец не только повторил Дежнёва (обошёл в одну короткую навигацию вокруг всей СВ Азии) и встретил дежнёвцев у мыса Гека (что при выходе в Берингово море), но и успел затем подняться по реке Камчатке до верховья. На самом деле, даже одно последнее — задача на целый сезон. Словно бы историк забыл, что у его героя был коч, а не катер на подводных крыльях. Вернее, однако, что он забыл арифметику.

С арифметикой у наших историков Арктики вообще неважно, её то и дело приносят в жертву, заставляя служить идеологии. Прочтя, например, отписку, в которой Исай Мезенец заявлял, что прошёл в коче от Колымы до Чаунской губы за двое суток (см. выше), пишут, что, следовательно, коч мог за лето обогнуть всю СВ Азию. Это примерно то же, что уверять, будто можно добежать из Москвы в Питер за 15 часов — бегают же стометровку за 10 секунд.

Основой подобных смелых уверений стало Полевому то, что окончанием пути Рубца в одном документе значится река Камчатка, а зимовка не помянута. Странно: ведь сам же Борис Петрович писал не раз, что Камчаткой в те годы, за полвека до открытия Камчатки (полуострова), назывались различные реки — например, приток Падерихи, притока Индигирки [Полевой, 1993, с. 38].

Не с одним, значит, Анадырем была путаница.

Попадала «река Камчатка» и на карты, и один пример стоит рассмотреть. На французской карте «Тартария» Гийома Делиля 1706 года (см. заднюю обложку) полуострова Камчатки ещё нет, а слово «Камчатка» есть: мы видим селение с этим названием у низовья реки, примерно на том месте, где должно быть низовье реки Анадырь.

Видимо, термин «река Камчатка» был чем-то легендарным (таким же, как «река Лама»), пока название не закрепилось за главной рекой вновь открытого полуострова. Она дала имя самому полуострову, с чем никто не спорит. В истории такое отмечено не раз — вспомним мифический средневековый «остров Brazil» в Южной Атлантике, давший впоследствии имя стране Бразилии.

Самое же интересное на карте Делиля другое. На восток от Лены правильно обозначены Омолой, Яна, Индигирка и Алазея, а вот Колымы почему-то нет, хотя она была давно известна на Западе. На ее месте река без имени, текущая прямо на север в округлую губу, замыкаемую островом. Чаун, да и только.

Сходство было бы поверхностным, если бы река не протекала по стране, обозначенной именем «Anadirskoi» — именно эту местность полагали Анадырским краем люди в кругу Дежнёва. И ближе к низовью реки значится кружок, а при нём надпись «Kiatacoa». Как раз примерно там должен был находиться тот острог, до которого не дошли кочи Рубца.

Если Дежнёв в самом деле представил схему своего похода на Анадырь (о ней сказано в его отписке), то она должна быть примерно такой, почти без подписей. Вернее всего, грамотей со слов неграмотного Дежнёва подписал лишь главное — прежде всего, спасший группу Дежнёва «стан» (видимо, названный по туземному урочищу, которое дошло до картографа как Kiatacoa) и Анадырский край, лежащий, по тогдашним понятиям, близ Ледовитого моря.

Карта, что и говорить, доверия не внушает — чего стоит хотя бы смешение Колымы с Чауном. Однако нам важно не качество карты, не то, стоял ли её автор на уровне знаний эпохи или же бездумно рисовал подряд всё, что текло в руки. Нам важно, что текло ему в руки. Как видим, к нему через полвека после Дежнёва (и за 30 лет до Миллера) попали эскиз Чаунской губы, название земли, по которой течет Чаун, — Анадырская, и обозначение становища на ней.