Мысы Ледовитого напоминают

Глава 1 Отчаянный лейтенант

Не скажетъ ни камень,
Ни крестъ, гдѣ легли
Во славу мы Русскаго Флага

Евгения Студенская, «Варяг», 1904

Снять Толля и его спутников с Беннета должна была «Заря», но льды оказались куда злее прошлогодних — даже увидать остров с судна не удалось. 7 сентября 1902 года, дожигая последний уголь, искалеченная льдами «Заря» еле доползла до бухты Тикси, что рядом с устьем Лены, на самом востоке её обширной дельты. Ныне здесь город с портом и аэропортом, а в те годы жила одна лишь норвежская семья.

Дай Бог, перезимует Толль на Беннете. Если, конечно, успел запастись дичью.

А у Беннета колыхалась среди льдин открытая чёрная вода, и люди приходили к мысу Эмма смотреть, ожидая помощи, на злое чудо природы — Великую Сибирскую полынью. Поразительно: она никогда толком не замерзает среди моря, никогда толком не тающего. Смотрели в раскрытую свою могилу.

Уговор был — ждать «Зарю» до 3 сентября, однако Толль провёл у мыса Эмма ещё десять дней. Спутник Толля Фридрих Зееберг, 30-летний астроном, много раз шарил биноклем по южному горизонту, но тщетно.

Дольше ждать не имело смысла, надо было работать — продолжать обследовать остров. Как он выглядел в те дни, мы примерно знаем со слов полярника, попавшего туда в точно такое же холодное лето:

«5 сентября исчезли моевки, плавунчики, 13-ого бургомистры. Последней птицей, покинувшей остров, была одинокая пуночка. 15 сентября рано утром она прилетела к палаткам, кормилась здесь, собирала крошки, а в середине дня её уже видели над прибрежными льдами летящей к югу. В это же время перестали показываться в разводьях моржи. Куда-то к кромке льда откочевали медведи, а вслед за ними в поисках поживы и песцы. Остров опустел. Зима безраздельно вступила в свои права»[153].

Но советские полярники ждали самолёта, а для Толля и Зееберга начинался вынужденный рабочий сезон.

Тем временем в Тикси к «Заре» подошел, как было давно договорено и оплачено, старый пароход «Лена», пришедший ещё 25 лет назад по морю, с Норденшельдом — единственный на Лене морской пароход. Принадлежал он теперь купчихе Громовой. Перегрузив с борта на борт имущество экспедиции, полярники перешли на «Лену» и печальные отбыли на юг. Без Толля.

В селе Булун, в низовьях Лены (теперь того села нет, а тогда был центр улуса), пошли в баню, щелявую казённую баню, где тянуло сквозняком. Здоровенные бородачи лишь матюгнулись — то ли дело на «Заре» баня! — а вот носатый лейтенант простудился и слёг с тяжёлой ангиной. Его спутники, два года видавшие зелень только робкую, только под сапогами и только коротким летом, целыми днями с восторгом глядели с палубы на изобилие жизни: на плывущие мимо них сопки — огненные в полнеба ковры лиственничной тайги с тёмнозелёными вкрапинами благородных кедров. А лейтенант, никогда Сибири не видавший, лежал в каюте.

* * *

Надо же было так глупо простудиться! Вроде бы ко всему за эти годы привык — ив пургу, за канат держась, ходить с «Зари» в ледяную лабораторию; и спать на морозе, положив себе в спальник промёрзшие сапоги; и мчать в санях, захлёбываясь мокрым снегом; и в обжигающе холодную воду падать — безо всякой притом простуды.

Помнится, прошлый год в мае на севере Таймыра пережидали вдвоём с бароном Толлем пургу. Сутки пролежали в сырых мешках, да ещё голодные. За нуждой выйти — лезь в мокрую одежду, разгребай лаз из палатки в колючий вихрь, потом опять в сырой мешок — дрожать, пока согреешься, и ждать часа ежесуточного чая с остатками сахара и крошек от сухарей. Просушить на чайнике кисет табаку и носки, ибо на груди они толком не сохнут. Кусочек сала, один на двоих, припасён на дорогу, когда придётся вместе с собаками впрячься в нарту. (Тогда и собакам, сейчас погребённым в снегу, достанется по одной рыбине, последней.) Озябшие ноги то и дело сводила судорога, кончался керосин, но табак ещё был. Спасались от голода, балдея в табачном дыму.

О чём тогда с бароном говорили, пыхтя трубками? О скромности результатов, с такими усилиями достигаемых: лейтенант положил на карту несколько астрономических пунктов, барон отколол несколько образцов от торчавших из снега скал и описал их. Ни тому, ни другому понять общую картину не удалось.

И ещё говорили о еде, о пиршественной вакханалии, какую учинят на «Заре».

— Сперва выпьем по целой кружке молока.

— Затем кофе. С коньяком.

— Нет, сперва съедим по целой банке паштета.

— С горячим маслом.

— Потом уж кофе с бутербродами.

— С сыром.